– А серьезно? Я задумалась.
– Ну, – сказала я чуть погодя, – наверное, можно устроить первую размолвку.
Он вызывающе ухмыльнулся, и я завопила:
– Урод! – и с такой силой запустила в него персиком, что тот брызгами разлетелся за его головой.
Алекс вскочил в непритворной ярости и взревел:
– Что я сделал?
– Семь лет! – прорычала я.
– Я написал тебе письмо.
– Этого мало, – заорала я и обнаружила, что действительно так думаю. – Почему ты не позвонил? – Я швырнула мандарин.
– Ты не ответила на мое письмо! – сказал он, уворачиваясь от маленького оранжевого мячика.
– Надо было попробовать еще раз! – проорала я и запустила в него киви.
– Я ничего не понимал, – защищался он.
– Семь лет! Ублюдок! – зарыдала я.
– Виноват, виноват, виноват, – закричал Алекс извиняющимся тоном, и, когда он приблизился ко мне, как бык, я увидела в его глазах гнев.
Я попятилась. Он добрался до боеприпасов и схватил несколько яблок. Я пустилась в бегство, а они падали за мной по пятам. Я свернула на траву.
– Ты зря потратил семь лет! – завопила я во всю силу легких. На меня нахлынула волна печали.
– И ты тоже! – прогремел он в ответ.
– Ты меня не любишь! – завыла я. – Ты не способен любить. Иначе бы ты позвонил. – Я покинула пределы игры. Меня поглотило то, что внезапно оказалось ослепительной правдой.
Здесь в гущу событий вмешался Хесус, его волосы встали дыбом.
– Нет, нет, нет, – выл он, заламывая руки. – Вы должны быть счастливы! – Он стал собирать яблоки, словно этим мог выправить ситуацию.
– Все в порядке, – сказал Хесусу Алекс, притворившись спокойным, а потом обратился ко мне: – Мне жаль. Извини. Я сказал, что виноват.
– Мужчины и женщины, – проговорил Хесус и постучал двумя яблоками друг о друга.
– Хесус, – сказал ему Алекс, – вы, очевидно, разбираетесь в языках. – «Мне жаль» – lo siento – означает «Я не люблю тебя». Правильно?
– Нет, нет, нет, – сказал мне Хесус. – Неправильно.
– Спасибо, – поблагодарил Алекс. – И скажите ей, что это свободная страна и я потрачу семь лет зря, если захочу, черт возьми.
Хесус обернулся ко мне и сказал:
– Он говорит: вы прекрасная женщина, он боится, он так вас любит.
Эти слова прошли прямо сквозь меня. Я вздрогнула, моя голова вздернулась, и я встретила лазерный взгляд Алекса. Он не отвел глаз.
– Скажите ему, – сказала я, – что я не потерплю, чтобы со мной обращались как с дерьмом.
– Она говорит, – сказал Хесус Алексу, – она говорит, что вы большой и важный мужчина в ее жизни.
– Скажите ей, – сказал Алекс, – чтобы больше не доставляла мне таких, черт возьми, тяжелых минут.
– Он говорит, – сказал Хесус, – что не думает ни о чем, кроме вас, он хочет заниматься любовью с вами весь день и всю ночь.
– Скажите ему, – сказала я, – что он сам отталкивает свое счастье.
– Она говорит, – сказал Хесус Алексу, – что она хочет ваших рук вокруг себя, хочет ваше тело, хочет только вас.
Очевидно, для Алекса это было слишком, потому что он спустился с веранды и взял меня на руки. Он отнес меня в комнату, а Хесус хлопал в ладоши и подбадривал его.
– Вы великий человек, – сказала я ему через плечо Алекса.
Хесус прямо-таки рыдал от всего этого. Он чуть ли не зашел вслед за нами в спальню и лишь в последний момент опомнился и удовлетворился тем, что тщательно закрыл двери веранды, чтобы обеспечить наше уединение.
Алекс положил меня на постель, и я привлекла его к себе и перевернулась на него.
– Знаешь, что бывает после ссоры? – спросила я и стала расстегивать пуговицы на его рубашке.
– Между нами? – сказал он.
– Хорошая игра?
– Хорошая игра.
Кому: Honey@globalnet.со. uk
Тема: обоже
Дорогая Хани,
все стало еще хуже. Я у Мака. Я тебе говорила, что он просил устроить по фэншуй его квартиру?
У него туалет прямо посреди его любовной сферы. Это ужас. Я все говорю ему, чтобы не поднимал стульчак, но он, кажется, просто не может. Говорит, что это вызовет комплекс матери.
Вчера я проснулась и увидела, что Эд ушел. Да, мы провели ночь вместе, но не волнуйся, мы выложили на постели подушками Великую Китайскую стену. Я провела день неподалеку, работая над квартирой Мака, а потом вернулась в номер. Мне отчаянно хотелось в туалет, я ввалилась в санузел и обнаружила в ванне Эда. Он, судя по всему, очень свободно относится к подобным вещам и как будто бы был совсем не против. Увидев его, я вспомнила папу в ванне, и как его причиндалы плавали на поверхности, словно морковки в супе. Удивляюсь, как это не вызвало в нас отвращения на всю жизнь.
В общем, Эд вылез из ванны и вышел в полотенце на балкон, и я уже ринулась было в туалет, но тут увидела, что на соседнем балконе появилась Черил. Ясное дело, я не могла пропустить и мгновения такого шоу.
Как тебе известно, я изучаю человеческое поведение, чтобы, когда состарюсь, стать психиатром, хотя и без того знаю о жизни ничуть не меньше большинства пятидесятилетних.
Я стремглав подбежала к окну и спряталась за шторой, где они не могли меня видеть. Увидев Эда, Черил подбоченилась и крикнула:
– Ты!
Я подумала, что Эд догадается сейчас обо всем по тому, как Черил ткнула в воздух пальцем при слове «Ты!».
Но Эд говорит:
– Привет. Как проходит медовый месяц? – Просто весь спокойствие и очарование. Какой все-таки доверчивый человек! Он напоминает мне собаку, которую всю жизнь ежедневно кормили ровно в шесть часов вечера.
Черил говорит с подчеркнуто английским прононсом:
– Просто обалденно, я торчу. – (Кто бы мог подумать!)
– Слава богу, – продолжает Эд, уже чуть менее уверенно. Кажется, он заметил, как она угрожающе подбоченилась на манер Мамаши Черил из «О'кей, Корал».
Эд продолжает:
– К сожалению, Хани вызвали по делам – что, разумеется, вызывает некоторое сожаление, – знаете, все-таки медовый месяц, – но, к сожалению, было не отвертеться.
Он просто прелесть! Чересчур много сожалений. Знаешь, я подумала, что он испугался Черил. Она уставилась на него и стояла так сто лет. Я прямо-таки видела, как она перерабатывает все в голове: щелк, щелк, щелк – будто вертятся цифры в старомодном кассовом аппарате. Наконец она звякнула:
– Вы это серьезно?
Эд в замешательстве посмотрел на нее. Черил разинула рот. «Вот так, – подумала я. – Теперь все выползет наружу».
– Вызвали по делам? – спросила она.
