пропавшей молодости. В восемнадцать лет она действительно была красива, так красива!
Внезапно несмелое прикосновение нарушило ее мысли.
– Дай мне руку, – попросил он, глядя на нее снизу вверх загоревшимися глазами.
Она поняла, но притворилась, что не понимает.
– Руку? Зачем? – спросила она. – Мне тебя не поднять, у меня сил не хватит. Я и сама еле двигаюсь… Поздно уже, идем.
И встала.
– Я не к тому сказал, – пытался он объяснить. – Посидим вот так, в темноте… Хорошо тут очень…
Он пытался обнять ее колени, судорожно улыбаясь пересохшими губами.
– Нет! – крикнула она. – Ты с ума сошел! Пусти!
Чтобы не упасть, она схватила его за плечи и оттолкнула. Он стоял на коленях, и черная шаль, соскользнувшая с ее плеч при резком движении, покрыла, окутала его целиком.
– Я тебя хочу! Я тебя хочу, – бормотал он, как пьяный, еще сильнее сжимая ее колени; другой рукой он тянулся к ее талии, задыхаясь от запаха ее тела.
Отчаянным усилием она высвободилась. Подбежала к обрыву. Обернулась. Крикнула:
– Не подходи!
Он яростно кинулся к ней. Она увернулась и бросилась вниз.
Он замер от ужаса. Услышал страшный глухой звук. Наклонился над обрывом. Увидел ворох черных одежд на зелени склона. И черную шаль, распластавшуюся по ветру, которая медленно опускалась все ниже, ниже.
Он стиснул голову руками и повернулся к дому. В глаза ему глянул бледный лик луны, взошедшей над оливами. Он застыл на месте и долго смотрел на нее, не отрывая глаз, словно она все видела с небес и теперь обвиняла его.
