Я купил тот маленький домик на Си-стрит. Я болел. Вот вернулся, а жены нет. Не знаете, где она? Мне там сказали, что вы выставили её из дома.
— О, так это вы, пропавший пудлинговщик! Ну, что я вам могу сказать — вы потеряли свой дом. Да, женщину пришлось выставить на улицу. Я всё вспомнил. Ещё бы — она же целый спектакль устроила! Пришлось выгонять силой.
— Где она? — Маралатт задыхался, его душила тревога. — Куда пошла моя жена?
— Да убирайтесь вы отсюда! Какое мне дело до чьей-то там жены? С какой стати вы сюда-то припёрлись её искать?
— Так ведь вы же присутствовали при том, как её выгоняли! Куда она ушла?
— Да хоть к самому Сатане, там ей самое место! Кому нужна твоя жена-б….! Проваливай отсюда!
Это была последняя капля. Как разъярённая пантера, Маралатт перелетел через конторку.
— Как ты назвал мою жену?! Ах ты, проклятый, грязный, негодяй! Моя жена — ты назвал её б….? А ну повтори! Ворюга, прощелыга, скотина, повтори, что ты сказал!
Железные руки оторвали агента от пола и, сомкнувшись на его шее, начали выкручивать её, словно это был не человек, а цыплёнок. Уже и кожа на побагровевших щеках натянулась так, что ещё немного — и порвётся, а Маралатт всё тряс и тряс свою жертву. Чтобы отцепить руки великана от шеи мертвеца понадобилось трое полицейских.
Обезумевшего Маралатта избили до потери сознания, бросили в патрульный фургон и отвезли в участок.
Он повредился в уме.
Его засунули в каторжную тюрьму штата Огайо, не дав даже защититься в суде.
Вот такую историю поведал нам с начальником Айра после того, как в тюремной больнице ему сделали операцию и к нему вернулась память. Геркулес не смахивал больше на гориллу. Чистый, усталый, тихий, похожий на древнего патриарха, он сидел и рассказывал свою потрясающую историю.
Дарби перевёл его в отделение смертников на должность смотрителя. В его обязанности входило убирать в камерах и в комнате с электрическим стулом, а также носить осуждённым на казнь еду. Смертники считали дни до свидания со стулом и играли в шашки с Тюремным Демоном. Для многих из этих несчастных кошмар ожидания казни был теперь не так страшен: присутствие Маралатта действовало на них умиротворяюще и давало утешение.
Я нередко навещал Айру в отделении смертников. Он был спокоен и счастлив. Кто-то подарил ему парочку канареек, надзиратель разрешил ему держать их у себя в камере. Парочка превратилась в четвёрку, затем в десяток, так что клетки смертников, ещё недавно полные тяжкой, звенящей тишины, заполнились теперь весёлыми трелями певчих птиц.
Трогательное зрелище: беловолосый гигант сидит в своей камере, в золотом сиянии солнечных лучей, проникающих через окно в задней стене, а все эти жёлтые комочки хлопают крылышками, поют и усаживаются отдохнуть на его плечах и громадных ладонях.
Тёмные лица прижимаются к решёткам:
— Айра, принеси мне птичку, дай хотя бы секундочку подержать её в руках! — умоляет один.
— Айра, пусть Мелба споёт что-нибудь на манер «Тореадора» — угрюмо просит другой.
Эти люди слышали неумолимую поступь смерти, и Айра с его птичками и тёплой заботливостью служил им опорой и давал надежду.
В один прекрасный день начальник тюрьмы Дарби влетел в свой кабинет. Оказывается, он побывал в Кливленде.
— Я кое-что выяснил, — отрывисто бросил он. — Пошлите за Айрой Маралаттом. Немедленно!
— Садись, Айра, и постарайся сохранять спокойствие, — сказал начальник, когда Маралатт пришёл в кабинет. — Я ездил в Кливленд и кое-что там разузнал. Всё, что ты рассказал, оказалось подлинной правдой.
— Да, сэр, — отвечал Айра. В его глазах зажёгся огонёк страха. — Да, сэр, это всё по правде было. Я уверен, что было. Не могло же всё это мне привидеться, а?
— Да всё в порядке, теперь слушай, что я скажу. У тебя была жена, Дора, так? Она умерла — вскорости после того, как её выгнали из дома. А вот ребёнок жив. Дочка. Я видел её. Очень красивая. Её взяла на воспитание одна зажиточная пара, здесь, в Колумбусе. Они — друзья губернатора. Я поговорил с ними насчёт тебя. Приёмная мать — родственница твоей жены. Она думала, ты лишился рассудка. Я рассказал ей правду. Айра, пойди на вещевой склад, получи костюм и обувь. Губернатор помиловал тебя. Ты выходишь отсюда завтра.
Ошеломлённый, задыхаясь и дрожа от наплыва чувств, Айра Маралатт протянул к начальнику тюрьмы руки и спросил севшим голосом, не веря своему счастью:
— А девочка знает?
— Нет, пока они ей не сказали. Это было бы для неё слишком большим потрясением.
На следующее утро Айра, облачённый в недорогой костюм, пришёл в кабинет начальника. На его ногах поскрипывали тюремные башмаки, на голове красовалась лёгкая соломенная шляпа. Громадная фигура ссутулилась, на лице волнение.
— Это всё вы, мистер Эл, — сказал он, и на его глаза навернулись слёзы. — А ведь всё началось с яблока, которое вы мне тогда дали. — Он на мгновение замолк. — Мистер Эл, она же, конечно, не узнает меня, правда? Мне вовсе не хочется, чтобы она знала, что Тюремный Демон — это её отец.
Когда Дарби вручил ему бумагу, подтверждающую акт помилования, и пять долларов подъёмных, руки Айры дрожали.
— Уж и не знаю, как вас благодарить, начальник!
— Не надо благодарить. Господь свидетель — ты оплатил свой долг сполна!
Айра взял с собой двух своих подопечных канареек.
— Подарю их девочке. Я хочу увидеть её. Я должен её увидеть.
Он пожал Дарби и мне руки.
Прошла неделя. От Айры не было ни слуху ни духу. Начальник всполошился.
— Уж не случилось ли чего со стариком? — Маралатту было сорок шекть, но восемнадцать лет в тюрьме подорвали даже его титаническое здоровье. Он выглядел на все шестьдесят. — Интересно, он увидел свою дочь? Странно, что от него ни звука.
Это настолько встревожило Дарби, что он решил сам обо всём узнать. Послал запрос приёмной матери молодой девицы и рассказал об Айре и канарейках. Ответ — взволнованный и недоумённый — пришёл от самой дочери. А ещё через час она и сама появилась в кабинете начальника.
— Старик с канарейками?! — О да, приходил старик и отдал ей птичек, они сейчас у неё. — А что за этим кроется? Как?! Этот старик — мой отец?! Почему никто мне не сказал? Да как вы посмели скрыть это от меня! Так вот что он имел в виду, когда уходил — он назвал меня маленькой Дорой! Ох, что же нам теперь делать?!
В бессвязных, отрывистых фразах она поведала нам о таинственном визите старика с птичками. Айра поднялся по ступенькам, ведущим к большому, красивому дому, в котором жила девушка. В руках он держал маленькую клетку с птицами. Может, он и собирался сказать Мэри, что он её отец, кто знает. Но увидев её красоту и утончённость, увидев, как всё её существо излучает счастье, наверно, изменил намерения. Большой седой старик не захотел, чтоб безоблачно радостную юность его дочери омрачила тень его трагической жизни. Он ушёл, так ничего и не сказав.
Как раз в тот момент, когда старик звонил в двери, барышня спускалась по лестнице. Дворецкий не пускал его в дом. Она сбежала вниз и приказала впустить старика.
— Я подумал, мисс, что, может, вам захочется купить этих птичек. Я нищ, а они прекрасно поют. Я сам их вырастил.
И исключительно из симпатии к несчастному старому бродяге она купила канареек. Он хотел за них всего лишь один доллар. Она была в полном недоумении. Старик смотрел на девушку, и по его щекам катились слёзы.
— Прощай, маленькая Дора, — сказал он, собравшись уходить. Он задержался у двери, словно хотел ещё что-то добавить, но только молча и странно посмотрел на неё, печальный свет лёг на его лицо, потом
