— Вы даже не знаете, что это такое — когда живот сводит, — тихо добавила Сью. Она тоже была зверски голодна, однако невероятным усилием воли удерживалась от того, чтобы не последовать примеру Мэйм и не наброситься на еду с той же жадностью. — Вы никогда так не мучились, как мы.
— Да, конечно. — Билл подмигнул мне. — Трудновато вам здесь приходится, я правильно понимаю?
— В самую точку на этот раз. Очень трудно. Если обрастёшь толстой шкурой — считай, тебе повезло. А если нет — ложись и помирай. — Сью откинулась назад и уставилась на свои длинные, тонкие пальцы. — Вот так с Сэди случилось. Мы с ней приехали сюда из Вермонта вместе. Думали, устроимся певичками. Удалось устроиться в хор, и одно время мы жили очень даже неплохо. Потом пришло лето, труппа распалась, и мы остались без гроша.
Получить работу нигде не удавалось, и мы голодали по-страшному. Бедная Сэди вся измучилась, испереживалась, всё думала о Бобе Паркинсе, молилась, чтобы он вдруг объявился, как обещал. Она с ума по нему сходила, и когда мы уезжали, он пришёл и сказал, что заберёт её обратно, если у неё не сложатся дела.
Так оно всё и шло, и я больше не могла этого выносить. Вот и отправилась на улицу — заработать на жратву. Мне плевать было, что это грязные деньги. Но Сэди отказалась. Сказала, что не может разбить сердце Боба. Он придёт за ней, он обещал. Через пару недель я вернулась, у меня скопилось чуток монет, и я хотела отправить Сэд домой. Но её уже не было. Она потеряла надежду, что Боб придёт, и покончила с собой. Задушилась газом в той самой комнатёнке, где мы с ней жили.
Портер разливал кофе и впитывал в себя каждое слово.
— Наверно, Боб так и не появился?
— Нет, он таки пришёл. Сказал, что искал нас повсюду — обивал пороги всех меблирашек в городе. Я рассказала ему. Это был ужас. Он сидел и долго не мог ни слова вымолвить.
А потом принялся выспрашивать меня про Сэди, почему она не дала ему знать, что ей плохо. Я выложила ему про все наши мучения. Он сказал лишь: «Господи, Сью, вот, возьми, купи себе еды».
Он дал мне пять долларов, и мы с Мэйм заплатили за комнату, а на остальное харчевались — прошла уже целая неделя. Больше я Боба не видала. Он страшно переживал.
Сью говорила резко, отрывисто, но Портер больше не обращал на её слова ни малейшего внимания. Внезапно он поднялся, подошёл к маленькому столику и вернулся обратно с книжкой в руках. Это был роман «Короли и капуста».
— Прочтите это на досуге и скажите мне потом, что вы думаете.
Ужин окончился. Портеру, похоже, не терпелось избавиться от всех нас. Барышни с готовностью удалились. Та, что была поменьше ростом, с сожалением окинула взглядом хлеб и мясо, оставшиеся на столе:
— Ой, сколько у вас осталось на завтрак!..
Я схватил какую-то бумажку, лежащую на стуле, завернул в неё остатки еды.
— Возьмите с собой.
Сью смутилась.
— Мэйм! Побойся Бога, какие у тебя руки загребущие!
Но Мэйм лишь смеялась.
— Никогда не знаешь, когда настанет чёрный день!
Портер был занят. Он, кажется, даже не заметил, что они ушли. Сюжет захватил его и не отпускал. Он уже чувствовал аромат резеды.
Сью передала свою историю Чародею. Он провёл её через тончайшую мастерскую своего ума, и в мир вышел щемящий реализм «Комнаты на чердаке».
Глава XXIX
Если Портеру, как никому до него, удалось уловить Голос Большого Города, если он проник в вены, ведущие к самому сердцу этого города — то это потому, что он, как одержимый жаждой золота старатель, беспрестанно вонзал свою кирку в асфальт. Он копал на улицах и в ресторанах Манхэттена. Он пронзил неподатливый гранит его материализма и обнаружил таящийся в его глубинах клад любви и поэзии.
Сквозь слой обыденности его глазам представало сочное золото юмора и грусти. Нью-Йорк был его прииском. Но удача Портера подкреплялась железной целеустремлённостью, а не приходила по воле слепого случая. Ни один писатель никогда не работал с такой тщательностью и настойчивостью, как О. Генри. Он был из породы неустанных исследователей.
Обычные люди приобретают профессию или ремесло, которое их кормит, а свободное время отдают тому, что нравится их душе. Для О. Генри же работа была его жизнью. Хобби и работа составляли единое неделимое целое.
Он не мог не наблюдать, не подмечать и не складывать затем увиденное в сокровищницу своего ума, как негатив не может не запечатлевать на себе картинку, когда на него падает луч света. Склад ума Портера был таков, что он сам выбирал жизненную историю и претворял её в рассказ.
Иногда он натыкался на уже готовую россыпь самородков, вроде истории, что рассказала Сью. Иногда же это был лишь проблеск золотой жилы. Во всяком случае, он редко не привносил в историю что-то своё.
Он много раз промывал породу, прежде чем из неё появлялось на свет чистое золото. То, что кому-то другому показалось бы лишь мелкими невзрачными камешками, виделось ему блестящими золотыми зёрнами. Так случилось и с алебардистом из «Маленького замка на Рейне».
— Я хочу познакомить вас с пильзенским пивом, — сказал он мне как-то вечером, когда мы начали свой обычный обход. — Уверяю — оно понравится вам больше, чем ваш кофе — такой густой, что способен останавить даже бандитскую пулю.
Мы отправились в немецкий ресторанчик на Бродвее и заняли столик у входа. В одном из своих рассказов О. Генри говорит: «Верх амбиций рядового нью-йоркца состоит в том, чтобы пожать руку шефу итальянской таверны или получить милостивый кивок от главного официанта какого-нибудь бродвейского питейного заведения». Сам он зачастую удостаивался и того, и другого.
Пиво оказалось отменным. Однако наибольший мой интерес вызвало не оно, а смехотворная фигура, расположившаяся у подножия ступенек, ведущих в ресторан. Человек был одет, словно старинный алебардист. Я не мог оторвать от него глаз. У него были самые бегающие глазки и самые хилые руки, какие я когда-либо видел. Контраст с его внушительной бронёй был впечатляющий.
— Взгляните-ка на этого доходягу, Билл! Ну и воитель!
Пальцы у «воителя» были жёлтыми от никотина.
Портер взглянул на него, откинулся на стуле и прикончил своё пиво в молчании.
— Интересная история.
Вот и всё, что он промолвил. Мы ушли домой рано — совершенно трезвые.
Когда с нами приключалось нечто подобное, мы обычно сидели у Билла в номере и беседовали часов до двух ночи. Однако сегодня этого не случилось.
— Полковник, похоже, вы сегодня устали больше обычного, — сказал он. — Да и я, пожалуй, отправлюсь спать.
Когда речь Портера становилась чересчур вежливой и формальной, это был верный признак того, что его ум занят какой-то идеей. Раздражало это меня без меры. Не раз я порывался уйти и никогда больше с ним не встречаться. Однако я понимал, что сам Портер не сознаёт своей внезапной холодности. Он как бы отстранялся от всех, потому что владевшая им мысль возводила вокруг него барьер. Он мог думать только о своём рассказе и больше ни о чём.
Мы договорились встретиться около полудня на следующий день. Я решил не навязываться, разве что он сам вспомнит о нашем договоре. Примерно в десять минут первого он позвонил мне.
— Что это вы опаздываете? — сказал он. — Я жду!
Войдя в его комнату, я увидел, что большой рабочий стол завален листами. Клочки бумаги,
