обряде крещения. Он послушно рассказал мне:
— На заре христианства, дочь моя, все христиане во время обряда крещения трижды погружались в святую воду. И лишь с появлением арианства католики изменили свои правила и стали окунать в святую воду только один раз. Это было сделано с одной-единственной целью: подчеркнуть разницу между двумя вероисповеданиями. Точно так же церковь много лет тому назад сделала воскресенье днем отдыха в противовес иудейской субботе. Точно так же католики каждый год отмечают Пасху в разные сроки — существенное отличие от строго фиксированной еврейской Пасхи. Но мы, ариане, не придаем значения разнице между католиками и нами. Мы верим, что Иисус желал, чтобы Его последователи проповедовали благородство и терпение, а не исключительность. Если бы ты, гая Веледа, прямо сейчас решила, что хочешь обратиться в иудаизм — или даже исповедовать язычество, подобно своим предкам, — то я просто пожелал бы тебе счастья, ибо каждый волен сам сделать выбор.
Я был изумлен.
— Но ведь это противоречит тому, чему учил нас святой апостол. Отец Авильф, Неужели вы даже не станете отговаривать меня, если я надумаю покинуть лоно христианской церкви?
— Ni, allis. Пока ты будешь жить добродетельной жизнью, дочь моя, не причиняя вреда никому, мы, ариане, будем утверждать, что ты исполняешь заветы апостола Павла.
По случайному стечению обстоятельств, возвращаясь в тот день из арианской церкви, я увидел, как вдова Денгла и расна Мелбай выходят из другой церкви — вернее, из языческого храма, посвященного Бахусу. Они и множество других женщин — и совсем немного мужчин — появлялись оттуда украдкой, по двое или трое, все они были закутаны в плащи, но Денглу легко было узнать по ее ярко-рыжим волосам. Все, кто выходил из храма, сперва оглядывались по сторонам: нет ли поблизости кого-нибудь, кто мог бы их узнать, а затем поспешно удалялись. Это была разумная предосторожность. Даже среди самых презренных язычников поклонение Бахусу на протяжении долгого времени считалось делом распутным и достойным всяческого порицания. Снаружи стены храма были исписаны непристойными стихами и проклятиями: последнее являлось делом рук не одобряющих язычников прохожих.
Я вспомнил, как Денгла однажды упомянула имя Бахуса. Всем хорошо известно, что римляне, которые вытеснили народ под названием этруски, или расны, с Апеннинского полуострова, считали — и до сих пор продолжают считать — немногих оставшихся в живых и разбросанных повсюду представителей этого народа варварами, насквозь пропитанными низменными суевериями и колдовством. Теперь-то я понял, что к чему: Денгла и Мелбай оказались вакханками. Я встретил их утром в субботу, из чего сделал вывод, что именно в храме Вакха обе эти женщины и проводили ночи с пятницы на субботу. Но что это за богослужение, недоумевал я, в котором столько людей принимали участие всю ночь напролет?
— Тебе хочется знать? — напрямик спросила Мелбай, когда мы все втроем вернулись домой. — Я видела, что ты заметила нас, девчонка, когда мы покидали храм. Множество похотливых местных жителей жаждут узнать, что происходит в этом храме, бьюсь об заклад, и ты тоже. Так уж случилось, что я избранная — жрица в общине поклонников Вакха, а потому могу ввести тебя туда. Возможно, тебе понравятся ритуалы и ты захочешь стать одной из нас.
Я равнодушным тоном произнес:
— Бахус? Незначительный божок вина? Я знаю, что все его почитательницы — женщины, но просто не представляю, чтобы он смог заинтересовать и меня.
— Бахус не просто бог вина, Веледа, — встряла Денгла. — А еще и юности, наслаждений и радости. Мы, вакханки, действительно пьем много вина, но музыка, пение и пляски возбуждают нас гораздо сильней. Мы приходим в состояние, которое греки называют hysterika zelos, бешенство матки, но на самом деле это нечто гораздо большее. Женщина приходит в дикий экстаз, испытывает ярость и становится такой сильной, что способна голыми руками разорвать на части живого козленка, приносимого в качестве ритуальной жертвы.
— Звучит очаровательно, — сухо заметил я.
— И не все почитатели Вакха женщины, — продолжила Денгла, поскольку я больше ничего не сказал. — Первоначально действительно так и было, но несколько столетий назад одна женщина увидела знамение: бог приказал принять в члены общины двух ее юных сыновей, с тех пор среди почитателей Вакха появились и мужчины. Ты, должно быть, и сама видела нескольких из них, которые покидали храм вместе с нами, Веледа. Возможно, ты не назвала бы их настоящими мужчинами. Ибо жрецы Вакха всегда евнухи. Некоторые кастрируют себя добровольно, ведь только в этом случае они могут стать жрецами. И все мужчины, которые проводят обряды, — fratres stupri[196].
Я сказал:
— Чем дальше, тем забавней.
— Верно, за ними забавно наблюдать, — кивнула Денгла, хихикая.
— И Вакх вовсе не ничтожный божок, — заметила Мелбай. — Только во времена Римской империи им стали пренебрегать. Да будет тебе известно, дерзкая девчонка, что древние греки в течение долгого времени высоко чтили его, у них он назывался Дионис. Но ты, возможно, не ведаешь, что мы, расны, еще раньше почитали этого бога, называя его Фуфлунс. Мало того, он еще в незапамятные времена был известен в Египте как богиня Исида.
«Еще одно божество, которое меняло свой пол, — подумал я. — Возможно, я как брат (или сестра?) маннамави должен оказать уважение ей (или ему)».
— На следующую пятницу, — напряженно произнесла Денгла, — приходится самая священная ночь в году. Это праздник ежегодного Arkhio?teza[197] Диониса. Вакханалия. Более захватывающего момента для того, чтобы посетить храм, и не придумаешь.
Я удивился:
— Я думала, что Сенат запретил вакханалии целую вечность тому назад.
Денгла пояснила презрительно:
— Указ объявили, да. Но только для того, чтобы успокоить лицемеров того времени. С тех пор мало что изменилось. Почитатели Вакха теперь всего лишь меньше бросаются в глаза и перестали открыто называть себя таковыми. Праздники никогда не прекращались по-настоящему, да и власти на этом вовсе не настаивали.
— Видишь ли, — добавила Мелбай, — вакханалии — это прекрасная возможность дать выход своим чувствам — похоти, вожделению — для всех, кто склонен к hysterika zelos. Эмоциям, которые в противном случае могут вырваться и нанести ущерб обществу.
— Более того, — сказала Денгла, указывая на близнецов, которые непроизвольно съежились, — Филиппус и Робейн отметят в среду свой двенадцатый день рождения. Таким образом, им представится случай насладиться посвящением и принять участие в ритуалах в следующую пятницу, в ночь Воцарения Дионисия. Возможно, ты тоже захочешь удостоить это событие своим присутствием, а, Веледа? Ты, кажется, хорошо относишься к этим невоспитанным детям, а ведь после этого ты больше их не увидишь, если только не станешь в дальнейшем посещать наш храм.
— Ты принудишь родных сыновей вступить в притон frates stupri? И оставишь их там?
— На что еще могут сгодиться эти деревенщины? Их жизнь будет посвящена служению Вакху.
— И каким образом мальчики будут служить ему?
— Увидишь, если придешь на вакханалию. Приходи.
Ну что же, я и впрямь воспользовался приглашением хозяйки.
5
За то время, что я жил у вдовы, я постепенно перетаскал в лачугу все свои женские наряды и безделушки, все, разумеется, гораздо лучшего качества, чем те, которые были на мне, когда я впервые пришел сюда. При этом всякий раз притворялся, что они были новыми — покупками, которые я позволил себе на честно заработанные деньги. Итак, собираясь вечером в пятницу на вакханалию, я так же застенчиво, как и всякая молоденькая женщина, которой предстоит пойти в незнакомое общество, сказал
