вырезана из теплой слоновой кости и сладко пахнущей древесины туи; полы были выложены замысловатыми геометрическими фигурами.
В некоторых виллах, в соответствии с высоким положением их гордых владельцев, имелись сделанные в египетском стиле водяные часы, которые часто выставляли напоказ. Это приспособление, которое показывает время не только днем — точное время для prandium, sexta[173] или cena и прочего, — но даже ночью, потому что оно не зависит от солнца и работает только от струй воды, которые регулируются специальными отмеряющими их воротами.
Представители высшего общества Виндобоны любили покрасоваться на публике, как среди простых людей, так и среди равных. Мужчины и женщины из знатных семей выходили повсюду в нарядах, украшенных гирбским пурпуром или янусовым зеленым, а также теми цветами, которые были приняты в высшем обществе. Они часто находили подходящий случай распахнуть свой плащ или меховую накидку, чтобы позволить прохожим полюбоваться своим нарядом: юбкой или облегающими штанами из блестящего шелка. В редких случаях, когда знатная дама где-нибудь прогуливалась, она всегда несла над головой золоченый umbraculum[174] — или его держал слуга, — чтобы защитить свою нежную кожу от солнца или дождя, ветра или снега. Гораздо чаще такую даму несли в кресле, если она желала, чтобы все ее видели, или в роскошных носилках, если она этого не хотела. Если знатной госпоже предстояло долгое путешествие, то она предпринимала его в запряженной лошадьми повозке под названием carruca dormitoria[175]: тяжелой, приземистой четырехколесной закрытой карете, в которой она могла прилечь и поспать во время пути.
Немало денег представители высшего общества тратили на покупку или наем слуг. Помимо дворецких, садовников, конюхов, поваров и горничных, которых вполне естественно обнаружить в огромных домашних хозяйствах, у виндобонских аристократов имелись и другие, у которых были такие удивительные обязанности — а также особые титулы, — о каких я и не слыхивал. Хозяин дома имел собственного nomenclator[176], повсюду сопровождавшего его для того, чтобы напоминать господину имена тех знатных особ, которых он мог встретить на улице. У хозяйки была собственная ornatrix[177], в чьи обязанности входило помогать госпоже одеваться, делать прическу и краситься. У наследника имелся собственный adversator[178], который провожал господина домой после ночных увеселений, предупреждая молодого хозяина о препятствиях на его пути, о которые тот спьяну мог споткнуться. Префект Маециус даже завел слугу, именовавшегося phasianarius, потому что в его обязанности входило кормить редких птиц Маециуса и заботиться о них. Все они были из породы пернатой дичи, которую Вайрд называл фазанами, но префект сказал, что правильней их называть «фазианскими птицами», потому что они обитают в долине реки Фазис, что в далекой Колхиде.
Все эти слуги, выполнявшие особые обязанности, были почти такими же заносчивыми, как и их хозяева; они гордились своими титулами и приходили в негодование, если кто-нибудь просил их сделать что-нибудь, выходившее за рамки их, так сказать, узкой специализации. Ornatrix, например, скорее отказалась бы от места, чем подчинилась приказу сбегать с каким-либо поручением, потому что это было работой более низко стоящей на иерархической лестнице pedisequa[179]. Помню, как-то я, обедая в гостях на какой-то вилле, решил было сделать комплимент одному из слуг, который помогал готовить пищу, но опрометчиво обратился к нему: «Мой добрый coquus».
Он ледяным тоном оборвал меня:
— Да простит меня ваша светлость, но я не какой-то там заурядный coquus, который покупает продукты для своей стряпни у рыночных торговцев. Я хозяйский obsonator [180]. Я приобретаю продукты только у самых лучших поставщиков и готовлю исключительно деликатесы.
Оказалось, что такие слуги не расстаются со своими титулами даже после смерти. На легионерском кладбище в крепости я обнаружил надгробие некоего Трифона, который, соглас но надписи на камне, был tabularius[181] легата Балбуриуса. Чуть ниже о нем было написано также как о pariator[182]: полагаю, самая лучшая эпитафия, которую только он сам себе мог пожелать. Это означало, что после смерти Трифона все его записи, где отмечались доходы и расходы, были признаны правильными и безупречными.
Едва ли мне надо напоминать читателям, что я не мог похвастать ни одним из достоинств, которые, как я уже сказал, были необходимы, чтобы вас приняли в высшем обществе Виндобоны. Я не принадлежал вообще ни к одной семье, а уж тем более к старинному семейству с выдающейся родословной.
Я не имел земельных владений и не был даже мелким торговцем. Я ни разу не участвовал в войне, я не достиг особых высот в изучении наук или на службе во благо империи, я вообще абсолютно ничем не выделялся. Один-единственный «слуга», которого кто-либо видел прислуживающим мне, давно уехал. У меня водились кое-какие деньги, но даже с большой натяжкой богатым меня назвать было нельзя. Единственным достоинством, которым я обладал, была смелость, и, честно говоря, я не переставал удивляться тому, как она продолжала служить мне.
Все называли меня именем, которое придумал Тиуда: Торнарекс (или, чаще, Торнарикус), почему-то заключив, будто я отношусь к некоему знатному готскому роду. Когда во время разговора подворачивался случай, я всегда бросал мимоходом упоминание о «моих поместьях»: это убеждало собеседников, что у меня есть где-то земельные владения. Префект Маециус, как вы помните, однажды заявил, что я командую какими-то секретными агентами, а потому владею особыми знаниями обо всем, что происходит в империи. Эта выдумка широко распространилась, а случайное совпадение (буквально вслед за этим последовало извержение Везувия) подарило мне совершенно незаслуженную славу: все решили, что я обладаю особым даром предвидения. Таким образом, я снискал уважение, какого в любом другом случае не смог бы добиться. Поскольку у меня было достаточно денег, чтобы хорошо одеваться и жить в лучшем deversorium города, а также чтобы поить молодых людей, когда бы мы с ними ни развлекались в таверне, и поскольку я не жаловался, подобно многим по-настоящему богатым людям, на дороговизну и налоги, то все считали, что денег у меня гораздо больше, чем их было в действительности. Но самое главное, я был молод, холост, бездетен и, как мне говорили, хорош фигурой и лицом.
С другой стороны, когда я еще только затеял этот грандиозный обман, у меня все-таки имелось одно — хотя и незаметное на первый взгляд — преимущество. Я был лучше образован, чем даже сыновья таких знатных особ, как Маециус и Саннья. А за время своих путешествий я научился хорошо держаться и прилично вести себя в обществе. Теперь же в Виндобоне, на обедах и других встречах, я заботился о том, чтобы подражать манерам старших, и продолжал совершенствовать свои манеры. Я научился разбавлять вино водой и приправлять его корицей и кассией, а затем пить эту гадость, не морщась и не произнося богохульств, подобно Вайрду. Я научился с презрением относиться к простолюдинам — как к плебеям, «толпе». Я научился стучать в двери на римский манер: пробковой мягкой подошвой, вместо того чтобы делать это костяшками пальцев. Должен признаться, что мне частенько приходилось стучать в закрытые двери и проделывать это весьма учтиво.
Девушки и женщины из знатных семей, подобно мужчинам, также ни разу не заподозрили во мне самозванца. Женщин — пожилых дам, матрон и юных девушек — особенно заинтриговал приписываемый мне дар предвидения. По крайней мере, они пользовались малейшей возможностью, чтобы познакомиться со мной, быть представленными мне, вовлечь меня в разговор. Задолго до этого я обнаружил очередное свойство своего характера, о котором у меня не было причины узнать прежде. Я с удивлением заметил, что мне гораздо легче подружиться с женщинами, чем большинству других мужчин. Я не имею в виду флирт или даже любовную связь; я говорю о дружбе, которая, бывало, потом действительно переходила в романтические отношения. Со временем я понял, почему в этом отношении оказался удачливей других мужчин. Все очень просто: дело в том, что мужчины и женщины смотрят друг на друга по-разному.
Наш мир устроен так, что мужчины не только занимают доминирующее положение по отношению к женщинам, но и считают себя стоящими неизмеримо выше их. Именно поэтому для обычных мужчин вполне естественно считать, что женщины созданы исключительно для их удобства. И потому любой нормальный мужчина — хотя сам он может быть уродом, стариком, невеждой, глупцом, нищим, калекой — полагает, будто любая женщина доступна ему, если только он этого захочет. Даже если она знатная женщина, а он всего лишь tetzte — раб раба, мужчина все равно убежден, что стоит ему захотеть — и он сможет
