результате получается! Местные жители, между прочим единственные из всех римлян, пьют вино неразбавленным, прямо из амфор, потому что они не рискуют разбавлять его здешней водой. Ты и сам наверняка слышал эпиграмму Марциала о том, что в этом городе лучше иметь свой собственный фонтан, чем винный погреб, поскольку свежая вода ценится здесь гораздо дороже, чем доброе вино. Чем тебя так привлекает Равенна?
Все так же спокойно Теодорих сказал:
— Этот город был столицей со времен императора Гонория.
— Все, что его беспокоило, — это неуязвимость собственного убежища. Ни Гонорий, ни его преемники и палец о палец не ударили, чтобы сделать жизнь в Равенне более здоровой и удобной. Они даже не стали ремонтировать разрушенный акведук, чтобы получать приличную воду. Насколько мне известно, Теодорих, тебе убежище не требуется. Ты можешь сделать столицей любой из двух десятков более подходящих…
— Ты прав, конечно же. Thags izvis, Торн. А скажи мне, что ты думаешь об Аудофледе?
— Что? — Я споткнулся, не в силах продолжать свою пламенную речь. — А при чем тут Аудофледа?
— Она уже как-то заметила — не жалуясь, вовсе нет, — что от вечной влаги ее длинные локоны развиваются. Но она также сказала — и как всегда жизнерадостно, — что такой влажный воздух очень полезен для женской кожи. Наверняка ты говорил все это не просто так, Торн, но беспокоился о том, что я плохо забочусь об Аудофледе, держа ее здесь. Не стоит волноваться. Моя нареченная твердо вознамерилась разделить со мной неудобства Равенны, пока я буду пытаться тут все улучшить. Я уже обсудил с ней мои планы по осушению болот, восстановлению акведука, — надо постараться сделать из Равенны прекрасный город.
— Вот как, ты обсуждал планы с Аудофледой! — вспылил я. — А между прочим, твои генералы, маршалы, и я в том числе, ничего не слышали о подобных планах!
— Не сердись! Вы тоже скоро услышите. Неужели ты не видишь разницы? Ведь в то время как любящая жена счастлива пережить со своим супругом любые испытания, едва ли я стану требовать, чтобы ты, королевский маршал, тоже вел себя подобно верной супруге.
Вы даже не представляете, как сильно задело меня это замечание. Но я только пробормотал, что отправлюсь туда, куда моему королю будет угодно послать меня.
— Нет, Торн, я прекрасно знаю, что ты по натуре бродяга. Я уже назначил достаточно своих людей во всех более или менее крупных городах. Соа, например, отправил представлять мои интересы в Медиолане. Но тебе, Торн, я уготовил странствия. Если хочешь послужить своему королю, то поезди по Италии, отправляйся за ее пределы, куда сам захочешь, и доставь или пришли мне известия о чем-нибудь интересном. Надеюсь, подобный приказ придется тебе по вкусу? Найдет отклик в твоем сердце?
Разумеется, Теодорих угадал, но я ответил довольно сухо:
— Я прошу только об одном: пусть мой король мне приказывает, не надо мне потакать.
— Отлично, Торн. Тогда я хочу, чтобы ты прежде всего поехал в Рим, поскольку я еще не решил, кого отправлю туда, дабы представлять мои интересы. Сам я там еще никогда не бывал. Поэтому отправляйся туда, а потом вернешься и расскажешь… ну… расскажешь все, что мне следует знать о Риме.
Я отсалютовал ему и произнес:
— Я отправлюсь немедленно.
Я вынужден был сказать Теодориху, что отправлюсь немедленно, желая получить законный предлог, дабы отсутствовать в Равенне в день его свадьбы. Вот и прекрасно. В противном случае herizogo Торн, верный маршал и добрый друг короля, бросался бы в глаза своим удрученным видом среди счастливых виновников торжества и гостей. А теперь, получив приказ отбыть в Рим, Торн мог не присутствовать на свадебном торжестве. Однако Веледа все-таки была на церемонии. Это, надо сказать, чисто по-женски: если болячку нельзя облегчить, почесав, то приходится расчесывать зудящее место до тех пор, пока оно не начинает болеть все сильнее.
Итак, я стоял среди множества женщин всех возрастов и положений, слева от арианского баптистерия, присоединившись к службе. Женщины вокруг постоянно перешептывались между собой — в основном восторгались красотой невесты. Да, принцесса Аудофледа была очень красива, а Теодорих был достойным потомком благородного королевского рода. Старый епископ Неон изо всех сил пытался справиться с искушением сделать длиннее столь выдающуюся службу. Когда она все-таки затянулась, я принялся с восхищением разглядывать яркие мозаики баптистерия. Очевидно, все они были выложены в то время, когда переделывали римские термы, потому что представляли не языческие, а христианские сюжеты. Например, на потолке было воссоздано крещение Христа, стоявшего среди апостолов обнаженным в реке, очевидно, это был Иордан. Что было поразительно, почти немыслимо, так это то, как на картине — сделанной только из кусочков цветного стекла и камня — показана вода, она была такой прозрачной, что сквозь нее были видны ноги Христа и даже его половые органы.
Голый мужчина, прямо над тем местом, где проходила свадебная церемония — liufs Guth! — какие только мысли не лезут в голову в церкви! Я опомнился и как следует выбранил себя за богохульство, а затем перевел взгляд с мозаичного потолка на присутствующих на церемонии и моментально залился румянцем. Ибо мои глаза встретились с откровенно смеющимися глазами какого-то высокого и красивого молодого человека, стоявшего на противоположном конце зала.
Когда чуть позже мы оказались с ним в постели, я узнал в своем любовнике optio из turma Иббы, которому я как-то представился Торном, но это меня нисколько не беспокоило. Если я когда-то и знал имя этого молодого воина, то забыл, и сие меня тоже абсолютно не интересовало. Как меня зовут, optio даже не спросил, однако мне и на это было наплевать. Когда же он, вконец обессиленный, попытался сделать мне комплимент относительно той ненасытности, с которой я его обнимал, я знаком велел любовнику молчать, потому что мне не хотелось разговаривать. А потом я опять содрогался в конвульсиях и выкрикивал в исступлении совсем другое имя, снова и снова. На лице молодого человека отразилось крайнее изумление, однако мне не было дела, что он обо мне подумал. Прошло довольно много времени, и вот любовник мой попросил передышку, но я не дал ему прийти в себя, потому что хотел продолжать снова и снова. Так я и делал, пока не стало ясно, что все завершилось. И тогда молодой человек поспешно высвободился из моих объятий, словно подумал, что стал жертвой злобной ведьмы haliurunus, и покинул меня, испытывая стыд и ужас.
2
Я отправился выполнять приказ Теодориха и вскоре, летним вечером, после захода солнца, в сопровождении нескольких воинов въехал на северную окраину Рима по Виа Номентана. Мы решили заночевать в таверне, стоявшей на обочине дороги; там имелись довольно большой двор и конюшни. Войдя внутрь, я очень удивился, услышав, как радостно приветствует меня caupo:
— Ha?ils, сайон Торн! Наконец-то!
Я в замешательстве остановился, а трактирщик неуклюже двинулся мне навстречу, протягивая руку и говоря:
— А я все ломал голову, когда же прибудут мои товарищи!
Теперь я узнал его, хотя он сильно раздобрел. Это был всадник Эвиг, которого я видел в последний раз, когда послал его за Туфой, на юг от Бононии. Я ненадолго смутился, потому что Эвиг в то время знал меня как Веледу. Но потом понял, что, разумеется, он и не подозревал, что маршал Торн и эта загадочная дама — одно лицо.
Как только мы, по римскому обычаю, пожали друг другу руки, Эвиг затараторил:
— Я так обрадовался, когда услышал, что злобный Туфа мертв! Я знаю, что это твоих рук дело, сайон Торн, как и обещала госпожа Веледа! Кстати, как дела у этой достойной дамы?
Я заверил Эвига, что у Веледы все в порядке, и заметил, что, похоже, и у него самого дела идут хорошо. Во всяком случае, простой воин, которого отправили сюда, чтобы заниматься слежкой, умудрился за короткое время стать caupo.
