разведчика-наблюдателя. Я забрался на дерево, которое росло на вершине холма, и, вооружившись подзорной трубой, наблюдал за тем, как Кальеха разделил свою армию на две части. Даже с такого расстояния мне удалось узнать его мундир и понять, что вторым подразделением командует генерал Флон, который в отличие от педантичного, обстоятельного Кальехи славился своей импульсивностью.
Я разгадал замысел врагов и тотчас отправил гонца к падре: Кальеха намерен атаковать наш левый фланг, тогда как Флон ударит по правому.
Кальеха двинулся в сражение с суровой решимостью, но не очертя голову, а неторопливо и размеренно наступая на наши передовые рубежи. Мы не могли остановить тяжело вооруженные шеренги, которые неумолимо продвигались вперед, расчищая себе путь мушкетным огнем и картечью. Однако наши бойцы не дрогнули, они держались до последнего и погибали, не оставив позиций.
Но если Кальеха продвигался вперед медленно, то порывистый Флон совершил нечто такое, что удивило не только меня, а, без сомнения, и самого Кальеху тоже: его отряд внезапно устремился в атаку на сильнейшую из наших позиций.
Я в изумлении покачал головой. Альенде и падре предполагали, что неприятельская армия может разделиться, но Флон ударил стремительно, обрушив на нас все свои силы, тогда как Кальеха продолжал наступать размеренно и методично.
– Этот bastardo хочет, чтобы вся победа досталась ему одному! – крикнул я стоявшей внизу Марине.
Тем временем мы отбили одну атаку Флона, потом другую. Когда его артиллерия прекратила огонь, я сообщил вниз:
– У его пушкарей кончились ядра! Им придется отступить!
Голос мой дрожал от радостного возбуждения. Кальеха еще пытался продолжить сражение, пушки еще изредка изрыгали огонь на возвышенности, но я уже не сомневался: победа будет за нами.
И тут вдруг громыхнул взрыв такой силы, что меня едва не сбросило с дерева, за ним последовал другой, потом еще и еще. Земля неистово содрогалась, словно внезапно началось извержение вулкана. Оглушенный, я едва удерживался на ногах, цепляясь за дерево. В ушах у меня звенело, глаза и ноздри щипало от едкого порохового дыма.
Уверенный, что поблизости взорвалось пушечное ядро, я посмотрел вниз – все ли в порядке с Мариной. Ее сбило с ног, но она уже поднималась.
– Что случилось? – вскричала Марина.
Я в ужасе воззрился на вершину холма. Над тем местом, где были собраны наши подводы с боеприпасами и снаряжением, поднимались языки пламени и огромные клубы дыма. Должно быть, один из залпов вражеской артиллерии случайно угодил в фуру, груженную бочонками с черным порохом. Последовал взрыв, пламя перекинулось на соседнюю фуру, потом на следующую...
–
Я не смог сдержать крика, видя, как хаос стремительно распространяется по рядам повстанцев. Не знаю уж, сколько наших людей погибло при первых взрывах, наверное, сотни, но гораздо хуже было другое. На наши ряды накатывала волна едкого черного дыма, огонь охватывал кустарник и сухостой, где окопались наши войска. Удержать строй не было никакой возможности: он распадался не под напором испанских войск, а потому, что люди были не в силах противостоять адскому натиску пламени и дыма.
Я поспешил слезть с дерева, упал и взвыл от боли: раны вновь напомнили о себе. Дым уже обволакивал все вокруг.
Вместе с Мариной и остальными мы устремились прочь. Даже ветер, и тот помогал врагам, ибо дул в нашу сторону, распространяя дым и огонь, взметая искры и уголья, которые, попадая на сухую траву и кустарник, вызывали повсюду новые и новые пожары. Огромная волна ацтекских воинов, которую мы бросили против неприятеля, превратилась в человеческий водоворот, а потом рассыпалась, буквально разлетелась на части в густом дыму.
Я схватил Марину и увлек ее за собой: мы оба заходились от кашля, наши глаза слезились от едкой гари, а следом за нами летели победные кличи наступающей армии.
То, что не удалось вражеским солдатам за шесть часов битвы, в которую была вовлечена половина всех вице-королевских сил, сделала переменчивая сеньора Фортуна. Всего лишь один-единственный удачный выстрел, и Кальеха моментально стал хозяином положения.
106
Мы позорно бежали с поля боя, разбитые всепобеждающей мощью огня и дыма. Бежали, оставив позади победные кличи и мечты о славе и унося с собой горечь поражения.
И снова наши вожди разделились, теперь разбежавшись в разных направлениях. Марина и я остались при падре, хотя из всех всадников нас сейчас сопровождали лишь четверо его телохранителей: отобранные лично Мариной, они бы никогда его не покинули. Падре и сам не захотел, чтобы его охранял целый отряд драгун.
– Он думает, что Бог наказывает его, – пояснила Марина. – А заодно и всех тех, кто за ним следует.
– Наказывает? За что? – спросил я. – За любовь к людям? За то, что он отказался от всех благ и рисковал жизнью ради того, чтобы бедняки получили клочок земли и свободу? Полагаю, Господь тут ни при чем: не Бог направлял эту канонаду, а сам El Diablo.
Когда мы добрались почти до самого Сакатекаса, Альенде и братья Альдама, которых поддерживали другие офицеры-креолы вместе с кавалеристами, присоединившимися к нам на гасиенде Пабельон, заявили, что хотят говорить с падре. Марина вытащила кинжал, а я схватился за шпагу, но Идальго встал между нами.
– Нет, – сказал он, – опустите оружие. Я знаю, чего хотят эти люди.
Они хотели, чтобы падре передал им командование и вообще вверил судьбу революции.
– Какое командование? Какая революция? О чем вы тут говорите? – язвительно поинтересовался я. – Разве мы не улепетываем со всех ног от вице-королевской армии?
Правда, бо?льшая часть северных территорий оставалась еще в руках повстанцев, и падре с Альенде разработали план, поразивший меня своей дерзостью. Мы не просто отступим на север, но через Монклову и обширную провинцию Техас доберемся до Луизианы: так называлась колония, которую Соединенные Штаты недавно купили у Франции. Оказавшись там, в Новом Орлеане, со всем тем золотом и серебром, которые «реквизировали» в Гуанахуато и других городах, мы сможем разжиться артиллерийскими орудиями и хорошими мушкетами. А с деньгами и оружием можно собрать и обучить новую армию.
– Когда мы вернемся в колонию, чтобы снова бросить вызов гачупинос, то приведем с собой уже не орду, состоящую из десятков тысяч необученных, вооруженных чем попало индейцев, но прекрасно вооруженную армию, умеющую маршировать в ногу и стрелять залпом по команде. Еще не все потеряно, – заявил я Марине.
Она рассмеялась и хлопнула в ладоши.
– Гачупинос не смогут остановить нас, ибо эту обученную армию будет поддерживать безбрежный океан всего нашего народа. На сей раз мы, americanos, овладеем столицей, а затем и всей колонией.
Но креолы продолжали негодовать на падре, они все громче кричали, что больше в нем не нуждаются. Один из них даже в запале заявил, что в случае смерти Идальго они сумели бы как следует распорядиться революционной казной. Имея на руках столько золота и серебра, можно нанять для дела революции профессиональную армию... «Или, – подумал я, – отступить и жить себе спокойно, в роскоши и безопасности, где-нибудь в Новом Орлеане».
Однако Альенде и братья Альдама по-прежнему были у меня вне подозрений. Да, они гневались на падре, обвиняли его в том, что он нанес ущерб делу революции, отказавшись штурмовать столицу и не последовав их совету у моста Кальдерон, но при этом все трое были людьми чести, и поражение не могло подвигнуть их к убийству человека, которого они раньше признавали своим вождем. Более того, сейчас
