Вопрос не нуждается ни в продолжении, ни в ответе. Мои мысли галопом несутся в том же направлении. Если СМИ свяжут надвигающуюся катастрофу с именем Бетани, а Леонард Кролл и Джой Маккоуни поделятся своей версией происшедшего, то в довершение всех наших бед начнется охота на ведьм. Какое-то время мы обдумываем печальные последствия такого поворота событий.
— Так вы — специалист по клатратам? — прерываю я затянувшуюся паузу.
— Нет. Но в НУИОА я смоделировал много разных сценариев, в том числе и метановый. А с началом промышленной добычи опасность возросла, и существенно. Новая нефть. Все — Китай, Штаты, Индия — хотят свой кусок пирога. И все понастроили экспериментальных вышек в прибрежных водах.
— А как они извлекают газ?
— Как придется, — презрительно фыркает он. — Можно дестабилизировать гидраты, впрыскивая горячую воду в придонный грунт. Изменение давления приводит к высвобождению метана. Газ поднимается по трещинам к поверхности морского дна, где его сжижают и выкачивают, как нефть или любой другой газ. Есть и другой метод: из залежей высверливают куски, а потом вылавливают их огромными брезентовыми «сачками». Игра с огнем… Хотя, придумай кто безопасный способ эксплуатировать метановые залежи, это решило бы энергетическую проблему раз и навсегда. Метан чище нефти и угля, если с ним правильно обращаться. Он подходит для любых механизмов, а его запасы поражают воображение. Метан вывел бы человечество из энергетического кризиса. К сожалению, он нестабилен, а значит, может встать нам так дорого, как никому и не снилось. Даже в самом страшном сне.
— Есть же протоколы о глобальном климате…
Нед Раппапорт мрачно хмыкает:
— Значит, случись беда…
— Если без обиняков, Габриэль, то все мы окажемся в жопе. Простите за выражение.
Молча веду машину.
Выехав из Торнхилла, мы пересекаем 25-ю автостраду и берем курс на Норфолк. Где-то между Эли и Кингс-Линн несколько километров тянутся коммерческие центры, жилые районы и фабрики, но вскоре они остаются позади, уступив место открытому сельскому пейзажу: вспаханные поля уводят взгляд к горизонту, где торчат телеграфные столбы и пасутся под нависающим небом овцы, будто шарики ванильного мороженого. Мы выехали на прямую дорогу, по бокам от которой виднеются запоздалые первоцветы и несет свои мутные воды зловонный канал, черный как чернила. Солнце спряталось в киселе облаков. Пахнет сеном, жжеными листьями и какой-то химией. Километров через пятнадцать сворачиваем на проселок. Среди зарослей крапивы на обочинах мелькают ягоды шиповника и случайные островки горчицы. Опускаю стекло — в машину врываются запахи дизеля и рапса. Вскоре дорога поворачивает, открыв взгляду пологий спуск холма и дом из серого камня с садом, укрытым за полуразвалившейся стеной из сложенных елочкой камней. За домом виднеются блестящее озерцо, окруженное рощицами берез, заброшенная оранжерея и огромная, скорбно-величавая ветряная турбина.
Местечко укромное, но и здесь нам задерживаться не стоит, — объясняет Нед. Теперь, когда мы добрались до места, он сидит как на иголках, словно утренняя поездка в Торнхилл на наше рандеву была кратким антрактом посреди бесконечной, невыносимой пьесы. — Скоро придется передислоцироваться в другое место. Можно припарковаться за домом.
Огибаю ветряк, и у меня перехватывает дыхание.
Она здесь. Стоит, повернувшись спиной, но я узнаю ее с первого взгляда. Волосы у нее светлее, чем на фотографии. И шелковистее. Будто сотканные из светлого меда. Она говорит по телефону. Как я выдержу предстоящее знакомство — понятия не имею.
— А вот и Кристин, — говорит Нед. Делаю заинтересованное лицо, спрятав ужас подальше. — Надеюсь, ее собеседник — Хэриш Модак.
Модак — планетарист с тяжелыми веками. Серый кардинал «зеленых».
— А откуда она его знает?
Услышав шум мотора, Кристин Йонсдоттир поворачивается и с улыбкой показывает на телефон, давая понять, что присоединится к нам, как только договорит. Нед машет ей рукой.
— Его жена, Мира, — бывшая начальница Кристин. Старшая коллега, советчица. В общем, что-то вроде второй матери. Мира умерла, но Кристин время от времени общается с Модаком. — Свитер на ней длинный, не скрывающий очертания груди и бедер. — На сегодняшний день Модак — наша главная надежда. Если нам удастся привлечь его на свою сторону, то к нам прислушаются.
— А если нет?
Теперь ясно, почему физик перед ней не устоял.
— Хотелось бы мне сказать, что найдется, дескать, и другой способ. Но увы.
Его и винить нельзя, думаю я.
— Так что же будет, если Модак вам не поверит? — переспрашиваю я, просто чтобы отвлечь себя от печальных мыслей.
— Поверит, никуда не денется, — отвечает Нед и протягивает руку. — Вот здесь остановитесь. Ради этого Фрейзер и полетел в Париж. Взял с собой рисунки Бетани и все, что смог наскрести. Но Модак — упрямый тип. Требует дополнительных доказательств.
Паркуюсь и глушу мотор.
— А если мы представим доказательства, он готов выступить публично?
Чихнув напоследок, Нед распахивает дверцу:
— Кто его знает. Ему семьдесят восемь лет. Детей у него нет. И никаких теплых чувств к людскому роду он не испытывает. Вбил себе в голову, что человечеству якобы суждено самоуничтожиться. Что в истории Геи настает новый виток. Для Модака мы — такой же биологический вид, как любой другой. Как появились, так и исчезнем. Поэтому, даже если он нам и поверит, может просто умыть руки. Пожмет плечами, скажет, что мы сами во всем виноваты, и пожелает приятного полета в тартарары.
— И как мы изменим его мнение?
— Вы же у нас психолог, — говорит он, отстегивая ремень.
— Ах вот оно что. Так это еще одна причина, по которой меня пригласили?
Он отвечает обаятельной улыбкой мальчишки. Невзирая на расстроенные нервы и грызущего меня червя, сердиться на него невозможно.
Нед Раппапорт открывает мою дверцу:
— Сейчас достану вам кресло.
В доме витает уютный, старомодный запах мебельного воска. Низкие потолки, темнота после яркого света сначала кажется непроглядной, а потом начинает бледнеть и рассеиваться, превращаясь в тусклый желтоватый сумрак. Массивные балки. Сверху доносится быстрый топот кроссовок и внезапно смолкает, будто споткнувшись.
— А вот и Бетани, — говорит Нед. — Открыла для себя гигиену, чем немало нас порадовала. Через пару минут спустится. Прошу вас.
Следую за ним по коридору, где на стенах развешана довольно эклектичная, но внушительная коллекция произведений искусства: мрачные гравюры на дереве, прозрачные акварельные пейзажи, более основательные масляные полотна и иллюстрации, на которых детально изображены насекомые, рыбы и моллюски. Иногда даже не отдаешь себе отчета, как изголодались глаза. Или может, я просто сублимирую свои эмоции? Так или иначе, мне хочется устроить себе пиршество.
Нед Раппапорт толкает темную дверь, за которой открывается необъятных размеров, пропахшая временем гостиная, она же кабинет. Портьеры задернуты, но в полумраке все же можно разглядеть контуры древних диванов, кресел, журнального столика, компьютерного стола и многочисленных застекленных витрин, набитых образчиками высушенных рыб, окаменелостей, маринованных червяков и морских раковин — каждый со своей этикеткой, на которой указано родовое название и эпоха. В этой пещере Али- Бабы явно поработал некто весьма педантичный, прилежно классифицируя сокровища. Две стены занимают полки, уставленные сосудами, от которых исходит слабое фосфоресцирующее сияние. Подъехав поближе — будто мотылек на свет, — я вижу, что внутри плавают крошечные, похожие на креветок рачки с хрупкими щупальцами.
