– Были маленькие такие рыбки. Они выползли из воды, потеряли плавники, научились дышать и в конце концов стали свиньями.
– А эти рыбки? Они откуда взялись?
– Из моря.
– Но как они попали в море, пап?
– Они выросли из растений. Растений, которые… – Он беспокойно оглядывается, дабы удостовериться, что его не слышат соседи, – наверное, понимая, что ступил на зыбкую почву. И слегка понижает голос – на всякий случай: – Растений, которые произошли от маленьких подводных грибов.
– А грибы?
Отец смотрит на небо и хмурится. Мимо, будто на задание, проносится голубь.
– Был большой взрыв в космосе, и они возникли ниоткуда. Даже в семь лет я подозревал, что это полная фигня.
Норман продолжал разглагольствовать о ДНК. Я его толком не слушал.
– Так вот, в том фильме, что я смотрел по «Би-би-си-2», – нет, вру, по Четвертому каналу, – был парень. Он говорил, что загадка женщины – это, на самом деле, загадка ДНК. И когда мы распутаем код, женские яйцеклетки придут в норму, и женщины опять смогут забеременеть, и мы все посмеемся. А пока что остается…
На этом он вскинул руки и состроил гримасу – я тоже скорчил физиономию и рассмеялся.
– Скорее всего, плакать, – пошутил я, представив, как Иггли и миссис Манн склонились вместе над бланком жалобы, а на постаменте возле них – урночка с прахом Жизели.
– В любом случае,
В этом я убедился лично пару недель спустя, когда они со знанием дела показывали, как работает их вибратор.
Я как раз изображал Элвиса – «Тюремный Рок»,[50] как сейчас помню, – когда бармен рявкнул мне:
– Эй ты! Заткнись там! Заткнись!
Мы с Норманом развернулись на стульях; я – так быстро, что пришлось ухватиться за край стола, чтобы не раскрутиться и не взлететь. Восстановив равновесие, я увидел, что весь бар вдруг собрался у телика над стойкой и пристально пялится в экран.
– Новости! – изрек бармен, сложив руки лодочкой у рта, и включил громкость, так что теперь телевизор орал на пределе.
Экран заполнила картина полной разрухи. Летит пыль. Пожарные бегают со шлангами, заливая водой и пеной перекрученный бетонно-металлический каркас горящего многоэтажного здания. Репортер в шлем- каске и противогазе пробирается через дымящиеся руины.
– Вот все, что осталось от Государственного Банка Яйцеклеток сегодня, после взрыва пластида «Семтекс», – поясняет репортер. Даже через противогаз видно, что он чуть не плачет. Мы все уставились на экран.
Репортер не мог продолжать. После еще нескольких кадров тушения пожара и дымящихся обломков единственное, что он смог произнести с глухим всхлипом:
– Возвращаемся в студию.
Где нас ожидали известия погорячее:
– Сегодня вечером надежды Великобритании на будущее были разбиты, – начал диктор, – когда Государственный Банк Яйцеклеток был разрушен мощным взрывом. Здание – и его содержимое – полностью уничтожены. Ни одна организация пока не взяла ответственность за нападение, но, предположительно, за сегодняшним терактом стоят религиозные фундаменталисты.
Пока шли новости, в баре повисло гробовое молчание. В мире не осталось ни одной британской яйцеклетки.
Накрепко приклеенные к стульям, мы досмотрели удлиненный выпуск новостей до конца. Затем бармен встал и вырубил телевизор. По-прежнему никто не произнес ни слова. Тем не менее, осознание произошедшего, наверное, снизошло на нас одновременно, потому что мы вдруг, словно заранее отрепетировали, потянулись за кружками и залпом осушили пиво. После чего Норман бросил:
– Похоже, ребята, Альбиону теперь конец.
Вполне подходящая команда упиться в стельку.
Глава 8,
в которой разражается недуг
Это случилось на пляже: однажды утром я оторвал взгляд от скальной ямки и заметил мальчика – приземистую фигурку в отдалении на берегу. На нем был нахлобучен похожий на шишку головной убор, и мне захотелось рассмотреть его поближе. Когда я приблизился, сжимая в одной руке краба – словно подарок, но и оружие на всякий случай, – я увидел суровое уверенное лицо, увенчанное огромным комом водорослей, из которого во все стороны истерично разлетались рачки-бокоплавы.
– Это мой рыцарский шлем, – заявил мальчик. В ладони он держал камень, который подбрасывал и ловил, подбрасывал и ловил. Я испугался, что паренек может бросить камнем в меня: для деревенских я – легкая добыча. Всего неделю назад четырехлетняя девочка Джесси Биттс обозвала меня дубиной. – Я смотрю, там есть улитка-ступенчатка, – примирительно сказал я. Благодаря «Ракообразным» Германа, я знал названия всех и вся – от морского ушка до морской иглы Нильссона и от сердцевидки до атерины.
Издали шлем мальчика походил на шляпу, в которой миссис Симпсон ходила в церковь, – весьма сомнительную и изображавшую рог изобилия с плодами и цветами из фетра – скорее, базарный прилавок, нежели головной убор. Теперь я вспомнил парнишку – я его видел на школьной площадке. Томми Болоттс, сын кузнеца. Болоттсы – буйная, опасная семья. У них громкие голоса, и они орут без умолку, как будто у них такая работа, а отец, Мэттью Болоттс часто напивается – причем, не тихо, как рыбаки, и не радостно, как фермер Харкурт, и даже не до веселого пошатывания, как миссис Цехин, а дико и злобно, как никто другой. Вдобавок Болоттсы – нехристи, как говорил отец. Я ни разу не видел их в церкви, даже на Рождество или Пасху. А их тетушка предсказывала будущее по чайным листьям – по мнению отца, верный признак духовного распутства.
Пока Томми подходил, я спрятал пальцы ног в песке. Мальчик вопросительно смотрел на меня.
– Я собираю ракообразных, – выпалил я, тем самым начиная разговор и надеясь, что слова смогут меня защитить, если вдруг паренек сочтет нужным напасть. Но тот молчал; просто стоял, как человек-крепость, в своем одеянии из водорослей и разглядывал меня. Я же, наоборот, ощущал себя ужасно уязвимым без туфель, словно краб-отшельник, покинувший убежище-ракушку.
