Древний свет

согнуть ее… но нет, я подумала: «Ради Бога, не делай этого!»

Я осторожно потянулась рукой вниз. Нога напряглась, вспухла под тканью комбинезона. Уже? Тут я подумала: «Но сколько времени я была без сознания? Не более нескольких минут?» Я стала расширять пальцами разрыв в ткани и, сантиметр за сантиметром, раздвинула прореху. Нога отекла. Отважилась прикоснуться к ней — и снова пришлось сдерживать крик. У меня очень легко возникают синяки: ушиб желтел по всей правой стороне колена, оно было легко оцарапано и налилось кровью. «Но как же это может причинять; такую боль?» — подумала я, зная: сломана коленная чашка. Я положила голову затылком на поддерживавший меня гранит, и громко выругалась: кровь пульсировала в колене так, словно по нему били молотом. Трясущимися пальцами я вынула из поясной сумки болеутоляющие таблетки. Взяты две: осталось шесть. Не раздумывая, я положила одну в рот и стала ее жевать. Это уже не было важно.

Прошло пять или десять минут? Нога отекла и вспухла так, что колено было едва заметно, а от боли меня прошибал пот. Сколько времени я пробыла здесь? Нужно уходить, здесь небезопасно!

—  Помогите! — От предпринятого усилия я стала задыхаться. Во рту пересохло: как меня можно услышать? Я собралась с силами, закричала на двух или трех ортеанских языках. Ответа не было. Ничто не двигалось, только пыль и дым… и слабые звуки взрывов. «Нет, не слабые, о Боже, — подумала я, — я плохо слышу! Это близко… или нет? Я не могу здесь оставаться».

Некая педантичная составляющая моего сознания сообщала: если ты попытаешься перенести свой вес на это колено, то потеряешь сознание. Думай: ты проходила обучение в Службе. Что делать? Думать . Поддержи себя как-нибудь. Делай что-нибудь .

Среди этих камней есть древесина, а древесина — это обломки, щепки, что-то, что можно использовать, привязать к ноге; нечем привязать… ремнем, вот чем. Если я смогу выбраться отсюда, то тут недалеко…

Я положила обе ладони плашмя на каменные плиты и приподнялась, двигаясь боком. Меня пронзила боль. Тошнота ослабевала медленно, и я тяжело опустилась обратно; так не получится… С востока подул прохладный ветерок, донося запахи реки, улицы и едкий привкус дыма. Я нагнулась вперед и положила одну руку под бедро, а другую — под икру, приподнялась и переместила ногу на несколько дюймов, прежде чем задохнулась от боли и вынуждена была перевести дух. Затем поднялась боком на несколько дюймов, чтобы ограничить нагрузку на колено, нагнулась вперед и снова встала… Передвигаясь дюйм за дюймом, я плохо видела из-за слез и громко кричала — ведь какое это имело значение, если меня никто не слышал? Я хотела, чтобы меня услышали, чувствовала холодные каменные плиты под своими ладонями, песок и каменные осколки, сознавала, что камни теперь теплые, что я на солнце и что мне нужно отдохнуть.

Руины пересекла тень: это был низколетящий «челнок». Я так резко взглянула вверх, что выругалась от пронзившей меня боли. Солнце блеснуло на его белом корпусе, и он улетел.

— Ублюдки! — Мой крик прозвучал не громче шепота: его подавил глухой грохот взрыва. «Это близко? — подумала я. — Нет, уверена, что нет. Это внизу, в порту. Да».

Действие болеутоляющего средства закончилось, начало по-настоящему жечь. «Неужели так быстро? — подумала я. — У меня не будет больше отсрочек, и лучше сделать то, что я сейчас смогу». Я полежала немного, облизала изрезанные ладони и оглядела ближнюю груду кирпичей и балок. Слишком рискованно даже для того, кто мог ходить… Я наклонилась вперед, обхватив руками ближайший ко мне обломок древесины, а потом остановилась и с некоторым усилием оторвала по швам оба рукава своего комбинезона. Обмотав ими руки, я кое-как защитила их от обломков. При каждом усилии, когда я вытягивала доску или кирпич, мои колени тряслись, и я скрючивалась и вопила от боли.

К тому времени, как я вытащила три тонких дощечки с краю кучи, ко мне вернулась способность слышать. Я вздрагивала от каждого далекого взрыва. Солнце палило, хотя было еще рано, и вокруг, в жарком воздухе, гудели мухи кекри . Наконец я смогла повернуть голову настолько, чтобы увидеть Цитадель… и оторопела: утреннее солнце светило теперь на гигантский обрубок скалы, где местами осталось несколько рядов каменной кладки. Небо к северу казалось ярким, пустым : я привыкла всегда видеть в той стороне Цитадель, но теперь…

Я взялась обеими руками за ногу, подняла ее, положила на более прочную деревянную дощечку, подумав, что не так уж она и прочна, и перевела дух. Две другие дощечки с боков. Снять пояс, распороть рукава, извлечь из памяти знания, полученные при обучении в дипломатической Службе… нет . Я остановилась. Мои губы были сухими от пыли. Если ты не сделаешь этого сейчас, ты не сделаешь этого вообще . Я просунула один конец пояса под нижнюю дощечку, обмотала его вокруг обеих боковых, перевела дух и туго затянула на средней части бедра. Почему же я не теряю сознания, когда это так нужно? И едва не засмеялась при этой мысли: натуральная истерия. Связала узлом вокруг дощечек ниже колена первый оторванный рукав, ощутив опору, разжевала еще одну болеутоляющую таблетку, попыталась завязать ткань над коленом и опухшим местом и вскрикнула от боли. Перетянула ногу и ниже колена.

Ты должна была погибнуть; тебе повезло, что ты жива. Держись за эту мысль.

«Что бы меня ни ранило, этот удар мог убить меня, — подумала я, — и он не просто сломал колено, он размозжил его, я в этом уверена. О Господи, что мне делать?»

Двигаться вперед.

Несколько минут я лежала навзничь на земле, глядя в глубину бледно-голубого неба, разглядывая дневные звезды. Не прошло и часа после восхода солнца. Свет его по-прежнему падал строго горизонтально, с востока. Каждая расщепленная балка, каждый кирпич, каждое вырванное с корнем растение отбрасывало четкую тень. Воздушная дымка и пыль размывали контуры предметов, воздух все еще золотился от оседавшей пыли, и я ощущала запах гари, но, как ни напрягала слух, не слышала шума огня. Тогда горит не близко. Да, но что значит близко, если я могу лишь ползти?

Не уверена, что способна и на это.

Я почувствовала жгучую боль в руках и осторожно приняла сидячее положение. «Ты еще и порежешься, — подумала я, глядя на единственный свободный путь между раскинувшимися развалинами стен и зданий. — А как далеко это «близко»?»

Все равно.

Я затянула пояс, хотя почувствовала, как в бедре сильно запульсировала кровь. Все для того, чтобы сделать неподвижным сустав… и вот я могу осторожно передвигаться вперед, могу тащить ногу — она болит, но я могу это делать, могу. Боже! Ах, хватит вопить, маленькая негодяйка, шевелись . Вот что тебе требуется: двигаться.

Ощутив свою ничтожность среди обрушившихся камней и валунов, я опустила руки и оттолкнулась, переместившись назад примерно на фут и застонав от боли. Если бы у меня еще оставалось хоть какое-то чувство юмора, подумалось мне, я посмеялась бы над собой, ползущей назад, вслепую… но мне было не до смеха. А где-то должны были находиться люди.

Деревянные дощечки поскрипывали на камнях, когда я, сгибаясь пополам и приподнимаясь, чтобы не нагружать ногу, передвигалась по земле. Солнце припекало спину. На меня навалилась тошнота, и я остановилась, потом снова медленно поползла по разбросанным всюду каменным плитам. Горизонт стал разрушенной стеной, вздымавшейся вверх на фоне голубого неба. Я понемногу продвигалась, и мне стало видно больше… развороченный дом с обрушившейся крышей. Вот внутренние окна второго этажа, часть перекрытия… Внезапно я взглянула вниз, обратив внимание на свои руки. Лучше бы мне этого не видеть. Лучше бы мне не видеть эту руку с золотыми пуговками, вставленными между каждым тонким пальцем с похожими на когти ногтями, торчащую из-под обломков каменной кладки. Лучше смотреть вниз и видеть каменные плиты, упираться пяткой, отталкиваться и приподниматься …

Шум огня нарастал с таким постоянством, что я не обращала на него внимания. И только когда над головой раздавался гул пролетавшего «челнока», я беспомощно поднимала глаза, кричала и размахивала руками, но это ничего не давало, и я продолжала свое медленное движение вперед. Через каждые несколько секунд я смотрела за плечо. В одной стороне путь преграждала груда камней, а в другой — сомкнулись два или три обрушившихся здания… и среди обломков булыжника лежало несколько неподвижных тел. И часть упавшей стены.