На расстоянии от них Агнец Божий удержал за руку Санчо Лебрию, оба они нахмурились; эта ссора и крик явно ими услышаны, явно оба ждали совсем другого результата. Аш краешком глаза увидела, как Годфри с бледным и опустошенным лицом, не спуская с нее глаз, сделал несколько шагов вперед.
— Соблазнить меня? — повторила она. — Фернандо… это смешно!
— Ну и ладно. Да, смешно. Ну и что мне, по-твоему, делать, когда тут полдюжины маньяков с мечами наготове следят за каждым словом, которое я тебе скажу? — Он был выше ее на полголовы, стоял перед ней в иноземном доспехе и смотрел на нее сверху вниз. — В данный момент из-за тебя я стал сводником Фарис. Ты могла бы хоть не смеяться надо мной.
— Что… — Аш задохнулась и потеряла дар речи. — Сводник Фарис?
— Не хочу я быть здесь! — заорал Фернандо. — Я одного хочу — вернуться в Гизбург, жить там, жить в своем замке и не высовывать носа оттуда, пока не закончится эта скотская бойня. Но они ведь женили меня на тебе, так ведь? А ты оказалась какой-то там родней этой Фарис. Вот они и думают — кто знает все о командире наемников Аш? Муж, естественно. Кто, они думают, может повлиять на тебя? Муж, естественно. — Он шумно втянул в себя воздух. — Да срал я на эту политику! Зачем мне такая родня — эта Фарис?.. Не хочу я быть при дворе визиготов. Не хочу я быть здесь! Но они, видишь ли, считают, что я — источник бесценных сведений о тебе, вот я и тут! А я одного только хочу — на хрен отправиться назад, в Баварию!
Он замолчал. В уголках рта белели крошечные белые капли слюны. Аш сообразила — ведь он говорил по-немецки, вот Лебрия и Ягненок и ошарашены, услышав быструю, неразборчивую, чужую для них речь.
— Боже мой, — сказала она, — да, ты меня потряс.
— Я тут только из-за тебя!
Он говорил так яростно и презрительно, что Эвен Хью и Томас Рочестер схватились за эфесы мечей и краешком глаза следили, не подаст ли Аш им знак доставать оружие. Она заметила, как побелели кулаки Годфри, почти скрытые под рясой.
— Я думала, что ты хочешь быть там, с Фарис, — мягко произнесла она. — Получить место при дворе визиготов. Я подумала, что ты поэтому меня стукнул по голове в Базеле.
— Не надо мне места при дворе, — быстро и сбивчиво говорил он, не слушая ее. Аш ехидно произнесла:
— Ну да, вот поэтому ты сейчас в Гизбурге, а не стоишь передо мной! И ты здесь с Лебрией вовсе не ради политической выгоды, или ради награды, или продвижения по службе!
Фернандо гневно смотрел на нее, задыхаясь:
— Я скажу тебе, тварь, почему я тут. Фарис с удовольствием насадила бы мою голову на кол как пример для других мелких немецких дворян. Она не сделала этого, потому что я с первого взгляда на нее сболтнул, что у нее есть двойник.
— Так это ты ей сказал?
— Я считаю, что незаконнорожденная жена — визиготка — немногим лучше, чем французская поблядуха — солдат в том же почтенном качестве.
— Значит, это ты ей сказал?
— Ты меня все считаешь эдаким, видите ли, рыцарем из исторических хроник. Я другой. Мне копьями грозили, и я знаю, что это такое. Я простой мужик с законным правом на несколько акров земли и один из немногих, кто имеет право носить орла на одежде, вот и все. Ничего особенного. Ничего ценного. Ничем не отличаюсь от тех, кого они зарезали в Генуе, или в Марселе, или еще где-либо.
Она смотрела на него и видела в его лице смутное отражение той давней травмы.
— Роберт говорил, что ты был жутко глупым молодым рыцарем и твоим кредо было: покрыть себя славой или умереть. Он был неправ, да? Ты на одну секунду увидел, что такое слава, и решил, что лучше спасать свою шкуру!
— Боже милостивый! Да ты никак стыдишься меня! — удивился Фернандо дель Гиз. Он проговорил это с нескрываемой насмешкой над собой. — Ты не сказала бы этого своему другу Ягненку. Или говорила? Ты говорила ему, почему не отбилась от визиготов в Генуе, вас там было двести человек, а их всего тридцать тысяч?
Бессознательно она отметила цифру: тридцать тысяч. Она покраснела и ответила:
— Ягненок заключил договор. Вот что он делает. И я так делаю. А ты просто обоссался и отдался на их милость…
Он положил руку ей на плечо, поверх доспеха. Она сжала кулак, чтобы скинуть его руку, и ее затрясло — она сдерживалась, чтобы не сделать это.
— Это ты отослала меня. Прямо к ним.
— Хочешь обвинить меня в своем поступке? Ну ты даешь! Мне надо было вернуть свой отряд. Я не хотела, чтобы ты приказывал моим копьеносцам, как вести сражение, которое они не могли выиграть. — Аш фыркнула. — Правда, смешно, конечно. Надо было позволить тебе отдать им приказ. Вот было бы «бегство на хрен!».
Он вспыхнул, бледное веснушчатое лицо стало пунцовым от шеи до самых бровей.
— И ты бы точно ушел! — завопила Аш. — Наверх, в предгорье, и самому затеряться в горах. Они и до берега не дошли бы, они не побежали бы преследовать двенадцать всадников!
Гнев понятен без слов. Когда Фернандо отпрянул от Аш, между ними возникло плечо в зеленой одежде. Аш схватила за это плечо и отшвырнула Годфри Максимилана. Священник был крупнее вдвое, но она воспользовалась точкой опоры и инерцией и отпихнула его за свою спину.
— СТОЙ! — заорала она.
По обе стороны от нее тут же возникли Томас и Эвен Хью, держась руками за эфесы. Когда люди Лебрии стали двигаться в ее сторону, Аш раскинула руки ладонями кверху:
— Ладно! Хватит! Назад.
Один из бургундцев — кажется, капитан? — прогремел:
— У нас перемирие! Именем Господа, никакого оружия!
Визиготы неуверенно остановились. Рыцарь-бургундец у дверей занял боевую стойку. Аш высоко подняла большой палец, боковым зрением увидела, что Томас, Эвен и (с неохотой) Годфри пятятся от нее. Она опять устремила взгляд на Фернандо.
Фернандо дель Гиз, не владея голосом, проговорил:
— Аш… если ты предусмотрительна — это осторожность; если ты переходишь на сторону более сильную — это уже бизнес. Ты что, не знаешь, что такое страх? — Помолчав, добавил: — Я думал, ты меня понимаешь: я сделал то, что сделал, из страха, что меня убьют.
Он сказал это очень просто, спокойно, с нажимом. Аш открыла рот, хотела ему что-то ответить, и снова закрыла. Так и стояла, глядя на него. Он держал свой перевернутый шлем обеими руками, костяшки рук побелели от напряжения.
— Я увидел лицо этой Фарис, — сказал он. — И вот я жив. Только потому, что сказал какой-то карфагенской суке, что в армии франков есть ублюдочная кузина. Я так испугался, что не мог не сказать.
— Убежать мог, — настаивала Аш. — Дьявольщина, попытаться-то хоть мог!
— Нет, не мог.
Он так побелел, что она вдруг подумала: «Да он и сейчас боится. Он не в сражении, а боится, как бывает в бою». И сказала привычно ласково, как всегда говорила кому-нибудь из своих:
— Да не волнуйся ты так. Он впился в нее глазами:
— Я — вовсе не волнуюсь.
— Что?
— Меня это не волнует.
— Но…
— Если бы меня это волновало, — объяснил ей Фернандо, — мне пришлось бы поверить, что такие, как ты, правы. Я в ту секунду вдруг все понял. Ты сумасшедшая. Вы все сумасшедшие. Вы убиваете других, и вас убивают, и вы не видите в этом ничего плохого.
— Ты сделал что-нибудь, когда они убивали Отто и Маттиаса и остальных твоих ребят? Ты хоть сказал
