Бродский глазами современников

книг, а действительно, как у Микеланджело, перетянуть по этой ниточке, по жилочке, перетянуть в себя то, что было, эти ценности. Вживе, не просто в книге, а вживе. И поэтому то, что он говорит насчет культуры, и то, что он говорит, что мы всегда предпочтем литературу, а не жизнь, — неправда.

Он чуть подобрел. Я надеюсь, что это пройдет. Он вдруг очень завелся на идее поколения. Идея поколения интересная, но не исчерпывающая. Наше поколение, поколение 56 года, дало поэтов, дало будущих политзаключенных, дало циников и партаппаратчиков, причем циников таких, равных которым ни в одном поколении нет. Люди, которые пережили Венгрию и решили, что теперь все, теперь надо только карьеру делать.

Вернемся к линии Пушкин — Бродский, ибо вы не закончили свою мысль о языке.

Так вот. Кроме Мандельштама и Ахматовой, были и Цветаева, и Пастернак, и Заболоцкий — такой общий бульон в биологическом смысле. И на таком бульоне растят культуру. Это все-таки давало возможность идти сражаться с советским языком не с голыми руками. Этот язык, который существовал, этот величайший и тончайший инструмент, который не умер, не заглох. Его только заживо погребли, но он и заживо погребенный не умер. А потом его раскопали.

То есть совершенно другие лингвистические цели стояли перед вами по сравнению с Пушкиным?

И другие цели, и другие средства.

И состояние самого языка было другое.

Да.

Оправдано ли сравнение Бродского с Пушкиным по их универсальности?

Я думаю, тут оправдано. У Бродского в последние десять лет стало больше врагов, появилось больше людей, перестающих его принимать. Так же было у Пушкина, потому что за ним надо успевать. Но, естественно, по линии универсальности личности несколько другое. Пушкину пришлось быть всем — и прозаиком, и историком, и драматургом, и поэтом. Конечно, Иосифу легче. Всем нам легче. Но, с другой стороны, оттого что Пушкин уже был, труднее, потому что надо что-то делать другое.

Все ли благополучно с лиризмом у Бродского, на ваш взгляд? Он однажды сказал мне: ''Остановка в пустыне', может быть, моя последняя лирическая книжка'[151]. По мнению Лосева, 'юный Бродский словно бы выталкивал 'чистую лирику' из своего поэтического обихода'[152] .

Поскольку он хочет, чтобы лиризма не было, постольку можно сказать, что с лиризмом неблагополучно, ибо он наличествует. Ведь он с самого начала стремился быть эпиком. Но в то же время посмотрите его стихи в последнем 'Континенте'[153]. Ведь в них опять и лирика, и лиризм. Не может он ничего с собой поделать. Холодности-то нет, есть сдержанность, но само сдерживание порождает новый лиризм.

А как, по-вашему, уживаются у него сдержанность и ностальгия?

Ностальгия — это удобный прием для совсем другого. У него ностальгия не тема, а прием.

А вы переживали ностальгию в бытовом или в поэтическом плане?

В бытовом — никогда. В поэтическом — известные ностальгические приемы я, разумеется, использовала неоднократно. А в бытовом — ни секунды.

Мы закончим наш разговор вашими стихами, посвященными Бродскому.

ТРИ СТИХОТВОРЕНИЯ ИОСИФУ БРОДСКОМУ

1

За нами не пропадет

дымится сухая трава.

За нами не пропадет

замерли жернова.

За нами ни шаг и ни вздох,

ни кровь, ни кровавый пот,

ни тяжкий кровавый долг

за нами не пропадет.

Огонь по траве пробежит,

огонь к деревам припадет,

и к тем, кто в траве возлежит,

расплаты пора придет.

Фанфара во мгле пропоет,

и нож на стекле проведет:

за нами не пропадет,

за нами не пропадет.

2

Равнодушный Телеман,

дальночеловек,

отчужденья талисман

в этот черный век.

Телеграф и телефон

вон из головы,

отрешенья  Пантеон

в кончиках травы.

И надежда, что свихнусь

в венчиках цветков,

закричу и задохнусь

в тяжести венков.

Мне бы в воду, мне б в огонь,

в музыке — пробел.

Глухо запертый вагон —

музыки предел.

3

Мой сын мал. Он

говорит вместо 'музыка' — мука.

Но как прав он

в решеньи лишенья звука.

Мой мир велик. Но и в нем

царит вместо музыки мука.

Над рампою лампой, огнем

меж правом и правдой разлука.

Мой мир не велик, но далек,

в нем выживут долгие ноты.

Протяжно ревет вертолет,