работы в Архангельске, на Соловках, у островов Колгуев, Матвеева, Долгого в Баренцевом море, в проливе Югорский Шар и у Новой Земли, закончив их снова у Мурманского побережья. Гидрограф Михаил Ефимович Жданко астрономически определил положение восьми пунктов, произвел магнитные и гидрологические наблюдения в северных морях. В этом рейсе ему сопутствовал начинающий гидролог Николай Михайлович Книпович, который через пять лет организует многолетнее изучение — для повышения их производительности — русских промыслов на Севере, основав Мурманскую научно-промысловую экспедицию и оснастив первое в мире научно-исследовательское судно «Андрей Первозванный». Помогал ему в этом и продолжал исследования после ухода Книповича Леонид Львович Брейтфус, оставивший многие автографы на полярных картах.
На следующий год М. Е. Жданко руководил гидрографическими работами в охранном рейсе в Баренцевом море на крейсере «Вестник» (командир капитан 2 ранга В. А. Ларин). Отмечая значительно большее, чем в 1893 году, разнообразие выполненных исследований, он писал: «Подробные описные работы истекшего 1894 года дали особенно интересные результаты для лимана Печоры. Они выяснили, что плавание по лиману Печоры не представляет и для больших судов особых затруднений, если прибрежные рифы и Отдельные банки будут правильно ограждаться…»[67] Как и в предыдущем плавании, Жданко вместе с командиром крейсера выбрал места для строительства и частично построил навигационные знаки на побережье Белого и Баренцева морей. Основными помощниками гидрографа в этом рейсе были мичманы М. Н. Игнатьев и В. К. Неупокоев, а также старший штурман крейсера Н. В. Морозов, оставшийся верным гидрографии до конца своих дней.
В 1895 году Жданко и Морозов продолжали исследования на крейсере II ранга «Джигит». Незадолго перед этим корабль крейсировал в Тихом океане, бывал у берегов Чукотки.
В 1896 году гидрографическими работами в Баренцевом море на винтовом транспорте «Самоед» руководил лейтенант А. М. Бухтеев. Ему помогали беломорские гидрографы Н. М. Деплоранский, Н. В. Морозов, командир транспорта В. А. Лилье и его офицеры И. И. Назимов, М. А. Фефелов, А. А. Гаврилов, А. С. Боткин.
Подробно и комплексно обследовав новоземельскую бухту — губу Белушью, Бухтеев сравнивал работы первых русских исследователей этих мест С. Моисеева и его помощников (см. об этом: Архангельский полярный мемориал. 1985) с последующими работами иностранцев: «Нельзя не удивляться настойчивости и искусству тех самоотверженных тружеников моря, которые, претерпевая океанское плавание на баркасе, борясь с холодом, голодом и цингой, производили в то время опись нашего Севера. Что касается Австрийской экспедиции… большие отступления ее от действительности (относительно положения мыса Лилье неверно на 10 верст, ширина губы Белушьей почти в три раза больше действительной) заставляют смотреть на эту карту как на бегло-рекогносцировочную. Если нанести астрономический пункт «Южный Гусиный Нос» определения Норденшельда 1878 г. на план 1896 г., то он оказывается лежащим в бухте Гагарьей около 1/2 мили от берега…»[68]
Немало сделал для карты Баренцева моря и новый транспорт «Бакан» (после 1909 года — посыльное судно), с 1896 года ходивший на охрану промыслов из Ревеля. Что же касается охраны промыслов, то заведующий новоземельскими колониями Б. И. Садовский вынужден был признать: «Несмотря на принимаемые меры охранения имущественных интересов новоземельских колонистов, находятся и теперь любители легкой наживы, которые проникают к берегам Новой Земли под видом промышленников и, пользуясь пристрастием самоедов к спиртным напиткам, выманивают у них добычу в обмен на ром и водку»[69].
Ему вторит геолог В. А. Русанов, годом раньше создания постоянного русского промыслового поселения в Крестовой губе наблюдавший здесь развалины русской избы и новый строившийся норвежский дом. «Печальная картина на русской земле! — восклицает он. — Там, где некогда в течение столетий промышляли наши русские отважные поморы, теперь спокойно живут и легко богатеют норвежцы»[70].
Сам Русанов пять навигаций занимался не только геологическими, но и топографическими и гидрографическими исследованиями Новой Земли. Поражает, что он, обойдя этот громадный архипелаг с севера, картографировал его почти в одиночку на исключительно ограниченные средства. Все это имело громадное значение для судеб Новой Земли, хотя сам Владимир Александрович очень скромно оценивал свои съемки: «Само собою разумеется, что моя работа очень далека от совершенства и что будущие исследователи найдут на Новой Земле широкое поле для новых географических открытий, для дальнейших исправлений и пополнений карты острова. Но, ввиду малодоступности и трудности обследования большую часть года окруженного льдами и засыпаемого снегами острова, пройдет, вероятно, немало десятилетий, прежде чем будет составлена точная карта Новой Земли. Составленная мною карта Новой Земли отнюдь не претендует на абсолютную точность; но во всяком случае в некоторых своих частях является более точной и подробной, чем существующие карты»[71].
В создании постоянного поселения в губе Крестовой и съемках Новой Земли принимал участие и Г. Я. Седов. О нем мы расскажем в следующей главе.
САМАЯ ДЛИННАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ
В 80-х годах XIX века затишье в гидрографических исследованиях на Севере закончилось. Вновь стали создаваться специальные экспедиции. Спустя сорок два года после своей новоземельской экспедиции для исследования Обской губы в 1881 году отправился полковник корпуса флотских штурманов С. А. Моисеев. Его сопровождал астроном В. Е. Фус, который на следующий год определял астропункты на Новой Земле. Гидрографические суда «Бакан», «Полярная звезда», баркас «Кузнечиха» работали у Мурманского побережья и в Белом море. Сотрудники первых двух русских полярных станций Малые Кармакулы и Сагастырь, действовавшие по программе Первого Международного полярного года, выполнили съемки на Новой Земле и в дельте Лены.
В 1885 году Гидрографический департамент был преобразован в Главное гидрографическое управление (ГГУ), в котором выделились метеорологическая и картографическая части. Техника составления и издания карт стремительно развивалась. Теперь гидрографы представляли не готовую карту, а лишь материалы для ее составления, включавшие в себя полученные посредством высокоточной измерительной техники математические данные по геодезии, картографии, топографии, практической астрономии, гравиметрии, гидрологии. Кончалось время приближенных описаний, наступала эпоха точных вычислений.
Для руководства гидрографическими работами в непосредственной близости от обслуживаемых районов были образованы: в 1880 году — Отдельная съемка Восточного океана (в 1897 году преобразованная в Гидрографическую экспедицию Восточного океана), в 1887 — Отдельная съемка Белого моря, в 1905 — Отдельная съемка Мурманского побережья. Для арктической карты особенно большое значение имела возникшая в это же время Гидрографическая экспедиция Северного Ледовитого океана (Г/э СЛО).
В создании и первоначальной деятельности этих важных подразделений неоценима заслуга выдающихся русских гидрографов А. И. Вилькицкого, М. Е. Жданко, Ф. К. Дриженко, А. М. Бухтеева. Это люди приблизительно одного возраста, родившиеся на стыке 50-х и 60-х годов прошлого века. Все, за исключением выпускника Московского университета Жданко, окончили Морской корпус, в молодости получили хорошую морскую практику в дальних плаваниях на военных кораблях. В конце жизни все стали генералами корпуса гидрографов и занимали высокие руководящие должности в русской гидрографии.
Арктическим дебютом Андрея Ипполитовича Вилькицкого стало наблюдение в 1887 году астрономического пункта при впадении Соломбалки в Северную Двину. Вместе с ученым-геодезистом Ф. Ф. Витрамом он определил с большой точностью разность долгот Архангельска и Пулковской обсерватории. К этому времени лейтенант А. Вилькицкий был уже гидрографом-геодезистом высокой квалификации. Он с
