— У вас тут кошки нет? — иронически спросил мужчина средних лет в надвинутой на лоб кепке и донельзя рваной, замусоленной тужурке.
— А при чем тут кошка? — не понял его Сердюк.
— Да вид вашей комнатки такой обжитой, что только живности недостает в ней, — сострил рабочий и расплылся в улыбке.
— Мы вам мешать не будем, — благодушно заметил другой, в рубахе навыпуск. — Раз эта квартира занята, поищем свободную.
Рабочие повернулись к выходу.
— Одну минуточку, — начальственно сказал Сердюк, и снова Валя не узнала его голоса. — В чужом монастыре своих законов не устанавливают. Порядок у нас такой: вошел — выходить без разрешения нельзя.
— У вас в семье? — насмешливо бросил рабочий в рваной тужурке.
— Нет, у нас в организации, — твердо ответил Сердюк.
Теплова вздрогнула. Что он делает? Незнакомым людям — и так прямо.
Рабочий подошел к фонарю, стоявшему на ящике, поднял его.
— Сердюк, — с уважением произнес пришелец.
— Он самый.
— Простите, товарищ Сердюк, сразу не рассмотрел.
— Откуда знаете меня?
— Мудрено не знать. Портреты ваши до сих пор по заборам расклеены. Так что прикажете нам делать? — с готовностью спросил рабочий.
— А что вы собирались?
— Отсидеться здесь до наших, а если бы не удалось, если бы нас здесь застукали, тогда вот эту закуску, — рабочий поднял над головой гранату.
— Садитесь. Придет один товарищ, отведет вас в… общежитие. Но только вы уж там порядков не нарушайте.
Рабочие охотно сели. Сердюк расспросил их о ходе погрузки боеприпасов и выяснил, что ящиков со снарядами на складе почти не осталось.
— Тол не грузили?
— По-моему, нет.
В водосборник влетел Сашка и остановился в недоумении, увидев незнакомых людей. Он с ног до головы был вымазан углем и походил на чертенка.
— Проводи их, Саша, в общежитие, — обратился к нему Сердюк, с трудом сдерживая улыбку. — Валя тебе поможет.
В ответ на многозначительный взгляд Сердюка Валя молча кивнула головой: понимаю, мол, ни один не должен потеряться.
Валя и Сашка долго не возвращались, и Андрей Васильевич начал было беспокоиться — не произошло ли по пути какое недоразумение?
Но вот они вернулись, и Саша отрапортовал:
— Все в порядке. Астафьева предупредил, радисту передал. Сегодня ночью в каменоломне начнут собираться люди.
— Что в городе? — поинтересовался Сердюк.
— Тихо. Пусто. Даже как-то страшно. Все по домам сидят и на улицу носа не показывают. Только патрули расхаживают. Усиленные, по шесть человек.
— А канонада?
— Гудит. И не разберешь, в какой стороне. Кажется, со всех сторон.
6
Сердюк так и не дождался Петра Прасолова, который должен был прийти в водосборник, как только погрузят эшелон. Дежуривший на поверхности Сашка рассказал, что он видел, как гитлеровцы провели по заводскому шоссе большую группу рабочих и заперли их в заводоуправлении. Не было сомнений, что там находился и не сумевший выскользнуть Петр.
Вскоре появился Николай, тоже следивший за тем, что делается на заводе, и доложил, что гитлеровцы минировали цехи и начали укладывать ящики со взрывчаткой у опорных колонн доменных печей.
Около двенадцати часов ночи примчался запыхавшийся Гудович и отрапортовал одним духом:
— Первую партию людей, собравшихся в каменоломне, провел в чугуновозный тоннель. За второй партией отправился Лопухов. Народу много, но ведут себя осторожно, не курят, и можно надеяться, что задолго до рассвета удастся всех перевести в тоннель.
— Ночь там какая? — спросил Сердюк.
— Хорошая ночь. Темно и ветер.
— Вот ветра-то и не надо: может тучи разогнать, и посветлеет.
— Особенно не посветлеет, — вставила Валя. — Сейчас новолуние. Луна тоненькая, как дынная корочка.
В водосборнике стало тихо. Издалека по ходам доносились шаги людей, проходивших в чугуновозный тоннель.
— Большую партию принял Лопухов, — заметил Сердюк.
Он вышел из водосборника, дошел до главного тоннеля, по которому шли люди. Двигались гуськом. Одни освещали себе путь, другие просто держались за одежду идущего впереди. «Много!» — Радость охватила Андрея Васильевича, и, постояв еще некоторое время, он вернулся.
В водосборнике он застал молодежь, рассевшуюся на скамьях вокруг фонаря. Валя что-то оживленно рассказывала, Николай подшучивал над Гудовичем, и ребята весело смеялись.
У них были такие беззаботные лица, словно все уже кончилось, а ведь главное должно начаться только сегодня, и никто из них не знал — встретит своих или погибнет в схватке.
Сердюк прошел в слабо освещенный угол, лег на скамью и еще раз до мельчайших подробностей продумал операцию. Как будто он предусмотрел все, но разве угадаешь, что предпримут гитлеровцы, когда рабочие захватят завод?
— Андрей Васильевич, — окликнула его Теплова, — мне кажется, никаких действий нельзя затевать до тех пор, пока все люди не перейдут сюда из каменоломни.
— Это одно с другим не связано. Мы уже можем выступить, а люди будут прибывать. Вы знаете: степь никто не охраняет, а перестрелка на заводе отвлечет внимание даже от охраняемых участков.
— Когда начнем, Андрей Васильевич? — спросил Николай.
— В два часа ночи разойдемся по огневым точкам, в три можно начинать.
В половине второго ночи Сердюк поднялся со скамьи и прислушался: все еще идут. Он похлопал по щеке только что задремавшую Валю и спокойным тоном, словно в будничный день поднимал на работу, сказал:
— Пошли в общежитие, товарищи.
Вперед ринулся Сашка, освещая путь своим фонариком.
Валя, уходя, обвела водосборник прощальным взглядом. В нем тлели и печаль, и робкая надежда на будущее счастье, родившаяся и окрепшая под прикрытием этих стен. Защемило сердце, как при расставании с родным домом.
В огромном зале подземной лаборатории было тихо, хотя многие бодрствовали. У входа стоял на часах машинист Прохоров.
— Поднимайтесь, товарищи, — тихо скомандовал Сердюк.
Рабочие вскочили с нар, разбудили спавших. Чтобы видеть всех и чтобы все его видели, Сердюк стал на ящик. Опанасенко снял со стены фонарь и осветил его. В сапогах, спецовке, кепке он ничем не
