Ротов назвал цифру.
— Пятнадцать человек надо откомандировать в «Гипросталь». Самых опытных.
— Этого я сделать не могу, — не раздумывая, заявил Ротов. — У моих конструкторов работы столько, что впору еще тридцать человек принять.
Нарком бросил на директора добродушно-иронический взгляд, и Ротову показалось, что удастся отговориться.
— Не могу этого сделать, если даже прикажете, — произнес он решительно.
— Сделаешь и без приказа, — спокойно ответил нарком, и взгляд его снова остановился на расцвеченной зелеными и красными огнями светофоров рудной горе.
Ротов невольно насторожился.
— На днях меня и нескольких работников наркоматов вызывали на Политбюро, — сказал нарком. — Я был уверен, что предстоит разговор о текущей работе. И что бы ты думал, о чем нас спросили?
— Догадаться трудно.
— Спросили, как продвигаются проектные работы по восстановлению предприятий Юга…
— Не знал я, что в такое тяжелое время, когда враг под Сталинградом, в ЦК заботятся об этом, — дрогнувшим от волнения голосом произнес Ротов.
— Да только ли об этом? Думают и о других послевоенных делах. — Нарком, круто повернувшись, быстро пошел по коридору.
Директор постоял, наблюдая за деловитой, энергичной походкой наркома, и догнал его уже в приемной.
— Конструкторов временно командировать или дать им перевод? — спросил он тихо.
— Лучше перевод на постоянную работу, — ответил нарком на ходу.
Прошел еще час. Советуясь с инженерами, нарком уточнил число рабочих для подготовительных работ, набросал список необходимого оборудования и материалов, но ни словом не обмолвился о способе доставки руды.
— Чем же мы будем возить оттуда руду? — не выдержал Ротов.
— Готовьте дорогу для автотранспорта.
— Для такой операции нужно около двухсот машин, а я могу выделить не более десяти.
— Пришлем автомашины.
— У нас шоферов нет. Многих в армию призвали, автотранспорт сейчас — одно из узких мест завода.
Нарком задумался.
— Готовьте дорогу, — повторил он. — Срок — тридцать дней. Кого назначим ответственным?
— Моего заместителя по капитальному строительству, — предложил Ротов.
— Что ж, кандидатура надежная. Значит, все решено, кроме одного: кто будет начальником рудников.
Егоров медленно поднялся с места.
— Товарищ нарком, я обдумал свой отказ и нашел его недостойным, — твердо сказал он. — Если разрешите, приму ваше назначение.
Нарком долго смотрел на него. Егоров выдержал этот суровый, испытующий взгляд.
— Хорошо, — жестко произнес нарком. — Но учтите всю важность задачи… — И обратился к директору: — С семейными делами товарища Егорова разберись сам. Помоги. Понадобятся особые медикаменты — позвонишь. Вышлю самолетом.
8
Макаров не забывал о Пете и часто заходил в плотницкую, где работал мальчик.
В мастерской подобрался народ дружный. Большинство рабочих были выходцами из одной уральской деревни, славившейся на всю округу отличными плотниками, и носили одну фамилию, словно родственники. Они давно обзавелись своими домиками, огородами, хозяйством. Домики стояли рядом, и плотников прозвали в шутку «побратимами».
Петя здесь быстро освоился. После трудового дня плотники поочередно звали его в гости, и, спасаясь от одиночества, он охотно принимал приглашения. Старший плотник уговаривал Петю перейти к нему навсегда, но мальчик наотрез отказался. Когда бы ни пришел Макаров в плотницкую, Петя всегда был занят. То он забеливал холсты плакатов мелом, разведенным на клее, то чертил буквы по трафаретам, которые сделал ему жестянщик, а в обеденный перерыв, проглотив еду, становился к свободному верстаку и мастерил игрушки. В углу на полке давно уже красовался паровоз с огромными красными колесами и высокой, как мачта, трубой. Рядом с паровозом появился такого же размера грузовик, неуклюжий, но очень прочный, выкрашенный за неимением зеленой краски в синюю. Постепенно одна полка в мастерской украсилась пестрой Петиной продукцией, и плотники, добродушно ворча, уступили ему вторую.
Макаров застал Петю за обработкой пропеллера для самолета. Фюзеляж самолета лежал на куче черенков для лопат. Василий Николаевич хотел было спросить, для чего все это Петя мастерит, но не решился, опасаясь, что мальчуган истолкует вмешательство в его занятие как осуждение.
Заходил в плотницкую и Пермяков. Случилось, он увидел такую картину: на верстаках восседали плотники, закусывая тем, что принесли из дому, а среди них хлебал бражку Петя и критическим взглядом рассматривал только что законченный им пароход. На коленях у него лежали две конфеты.
— Ты, сынок, хоть бы картошкой заел, — наставительно сказал Пермяков, недовольный тем, что Петя привыкает к хмельному.
Петя поднял на Пермякова свои красивые, окаймленные пушистыми веерками ресниц глаза.
— Да мне, Иван Петрович, и бражки хочется, и конфетки хочется, — оправдываясь, говорил он срывающимся фальцетом.
Пермякова тронула в нем эта смесь детского и взрослого, и он обратился к плотникам:
— Что вы мне тут парня портите! Еще курить научите.
— Курить? — насупился старший плотник. — За куренье по губам нададим. А бражка — от нее только польза. На солоде и на муке заквашена. Сами на ней росли и как будто неплохие выросли.
Петин замысел стал ясен Макарову, когда Пермяков принес подписать пропуск на вывоз с завода игрушек. Макаров просмотрел список и развел руками.
— Куда ему столько? Всю комнатенку загромоздит. Их на целый детский сад хватит.
— Он для детского сада и делал, — объяснил Пермяков. — Ну и скрытный мальчишка — никому ничего не говорил. С дедом Дмитрюком дружбу свел, а дед воскресный день в детском саду проводит. То сказки ребятам рассказывал, а когда все исчерпал, на быль перешел. О старом житье-бытье. Вот туда и повадился малец. Засядет в углу и слушает. Важный такой, говорят. Он там самый взрослый, к тому же представитель рабочего класса. И захотелось ему свой подарок сделать.
— А Дмитрюк говорит, детство у него не кончилось, — задумчиво сказал Макаров, размашисто подписывая пропуск.
— Конечно, не кончилось… Игрушки изготовлять — это почти то же, что играть ими.
Не было дня, чтобы Пермяков не обратился к Макарову с какой-нибудь просьбой или требованием. Василий Николаевич так привык к этому, что при встрече спрашивал:
— Что сегодня у вас в программе?
На сей раз Пермяков попросил Макарова раздобыть ему пишущую машинку.
— Для чего она вам? — удивился Василий Николаевич, знавший, что заниматься писаниной Пермяков не любил.
— Потом скажу, — уклонился от ответа Пермяков. — Нужна до зарезу. — Он провел ребром ладони по горлу.
Макаров с большим трудом достал машинку и только спустя некоторое время узнал, для чего она понадобилась. Произошло это так: при очередном осмотре десятой печи сталевар сказал Макарову:
— Цех есть цех, а дом — это дом, товарищ начальник. Резонно?
