переднике и без всякого пиджака. Того, кто продает покупателям — пожилым леди, юным девицам — чай, сахар, цукаты и все такое прочее. Того, кто встает в шесть утра, открывает ставни, выметает свою лавку, моет окна и витрины; того, кто имеет всего лишь полчаса на обед, едва успевая проглотить свою солонину с хлебом. Того, кто в десять вечера прикрывает ставни, прибирает в лавке, ужинает и ложится спать с мыслью, что день не прошел зря. Я хотел поберечь тебя. Я был не прав. Ты пройдешь через все ступени этого ремесла, как некогда прошел и я. Если по завершении двух лет ты научишься верно распоряжаться своим временем, кое-что уразумеешь, во всяком случае, сделаешься человеком, тогда ты сам придешь и скажешь мне спасибо.
— Боюсь, сэр, — проговорил Гриндли-младший, чья симпатичная физиономия стала к концу разговора бледной как мел, — что из меня выйдет не слишком ловкий бакалейщик. У меня, сэр, видите ли, нет никакого опыта в этом деле...
— Слава Богу, хоть это ты соображаешь, — сухо оборвал его отец. — Да, ты прав. Даже бакалейное дело требует выучки. Мне это обойдется в кое-какие деньги, но это будут последние средства, которые я на тебя потрачу. В первый год тебе надо подучиться, поэтому я подкину тебе кое-что на жизнь. Побольше, чем я имел в твои годы, — ну, скажем, фунт в неделю. Но потом содержать себя будешь сам.
Гриндли-старший поднялся.
— Даю тебе сроку до вечера. Ты уже не мальчик. Не примешь мое предложение — живи своим умом. Словом, либо делай, как я сказал, либо поступай как знаешь.
Юный Гриндли, твердостью характера во многом пошедший в отца, испытывал сильное искушение поступить по-своему. Но, удерживаемый, с другой стороны, природной мягкостью, унаследованной от матери, не мог противостоять ее слезам и потому принял в тот вечер условия, предложенные Гриндли — старшим, испросив единственное: чтоб отец оказал ему милость и избрал для его обучения бакалейному делу какой-либо отдаленный район, где юный Гриндли был бы лишен возможности повстречать старых приятелей.
— Я уже позаботился об этом, — ответил его отец. — Мне не хотелось бы унижать тебя больше, чем нужно для твоего же блага. Лавка, которую я для тебя присмотрел с учетом принимаемых тобой условий, как раз находится в отдаленном квартале, о чем ты и просишь. Пройдешь Феттер-Лейн и свернешь за угол, в переулок. Там мало кого встретишь, только печатники да сторожа. Поселишься в доме некой миссис Поустуисл, она, по-моему, женщина вполне здравомыслящая. Будешь жить и столоваться там, а по субботам тебе надлежит получать почтовый перевод на шесть шиллингов, из которых останутся средства и на одежду. С собой можешь взять столько одежды, сколько потребуется на первые полгода, но не больше. К концу года, если угодно, можешь перейти в другую лавку, и с миссис Поустуисл тогда договаривайся сам. Если угодно, можешь отправляться туда завтра. В любом случае с завтрашнего утра дома ты не живешь.
Миссис Поустуисл была дородная, спокойная дама с философским складом ума. Одна, без всякой посторонней помощи, она вела торговлю в своей маленькой бакалейной лавке в Роллс-Корте на Феттер- Лейн. Но все вокруг быстро менялось. Мелкие бакалейные лавочки исчезали одна за другой, а на их месте вырастали громадные здания, где сотни железных прессов, не умолкая ни днем, ни ночью, печатали и печатали, распространяя по свету песнь Всемогущего Пера. Временами крохотная лавочка не могла вместить обилие покупателей. Миссис Поустуисл, будучи по натуре не слишком поворотливой, в конце концов по здравом размышлении, преодолев в себе природную нелюбовь к переменам, решила взять себе кого-нибудь в помощники.
Юный Гриндли, спрыгнув с подножки четырехколесного кеба на Феттер-Лейн, пересек площадь, сопровождаемый плюгавеньким уличным мальчонкой, с трудом тянущим небольшой сундучок. Юный Гриндли остановился на пороге маленькой лавочки и приподнял шляпу
— Миссис Поустуисл?
Дама медленно приподнялась со стула за прилавком
— Я мистер Натаниэл Гриндли, ваш новый помощник!
Плюгавый уличный мальчонка с грохотом кинул сундучок на пол. Миссис Поустуисл с ног до головы оглядела своего нового помощника.
— Неужели? — удивилась миссис Поустуисл. — Вот уж никогда бы не подумала, если бы встретила вас просто так на улице. Но раз вы сами утверждаете, что вы помощник, так тому, значит, и быть. Входите!
Плюгавый уличный мальчишка, получив, к своему изумлению, шиллинг, удалился.
Выбор Гриндли-старшего оказался точен. Миссис Поустуисл жила по принципу, что, хотя в нашем мире мало кто умеет разбираться в собственных делах, все же в своих каждый разбирается лучше, чем в чужих. Если импозантные, образованные молодые люди, раздающие шиллинги плюгавым уличным мальчишкам, считают, что им надо сделаться умелыми и способными помощниками бакалейщицы, это их личное дело. А дело миссис Поустуисл — обучить их этому ремеслу и, ради ее же собственного блага, проследить, чтоб они выполняли все как надо. Так пролетел месяц. Миссис Поустуисл отметила, что ее новый помощник старателен, усерден, несколько неуклюж, зато улыбчив и смешлив, и все его оплошности, за которые иной бы получил строгое взыскание, лишь вносят милое разнообразие в скуку повседневности.
— Были бы вы из тех женщин, кто стремится нажить состояние, — сказал некий Уильям Клодд, старый друг миссис Поустуисл, когда Гриндли-младший спустился в погреб смолоть кофе, — я бы научил вас, что сделать. Откройте кондитерскую по соседству со школой для девиц и выставьте в витрине вашего помощника. От покупательниц отбоя не будет
— Есть тут какая-то тайна, — сказала миссис Поустуисл.
— Какая тайна?
— Если бы я знала какая, я бы не называла это тайной, — ответила миссис Поустуисл, которая в некотором роде имела вкус к слову.
— Где вы его раздобыли? В лотерею, что ли, выиграли?
— Джонс, торговый агент, направил его ко мне, я и опомниться не успела. Хоть я хотела помощника, а вовсе не ученика, однако плата за обучение приличная, да и рекомендации как нельзя лучше.
— Гриндли, Гриндли, — пробормотал Клодд. — Интересно, не сродни ли он тому, который приготовил новый Соус?
— С виду, на мой взгляд, этот поприличней, — в раздумье произнесла миссис Поустуисл.
Уже давно обсуждался между соседями вопрос о создании нового почтового отделения в округе. С этим вопросом обратились за помощью к миссис Поустуисл. Гриндли-младший, желая хоть чем-нибудь разнообразить свое новое, замкнутое существование, решил попробовать себя на новом поприще.
Два месяца ушло на подготовку. Юный Гриндли разрывался между продажей бакалейных товаров и выдачей писем и телеграмм, он был в восторге от этих перемен.
Внимание Гриндли-младшего было сосредоточено на сворачивании кулечка, чтобы отпустить четверть фунта мармелада. Покупательница, чрезвычайно юная леди, стремилась ускорить его действия, нервно постукивая монеткой по прилавку. Это мало помогало, а скорее мешало. Гриндли-младший не достиг мастерства в заворачивании кулечков — кончик в самый последний момент непременно разворачивался, и содержимое высыпалось на пол или на прилавок. Обычно добродушный Гриндли-младший при свертывании кулечков становился раздражительным.
— Побыстрее, молодой человек! — торопила чрезвычайно юная леди. — Меньше чем через полчаса у меня встреча.
— Ах ты, черт! — проговорил Гриндли-младший, когда бумага в четвертый раз приняла свою изначальную форму.
Следом за чрезвычайно юной леди стояла другая, постарше, с возмущенным видом сжимая в руке телеграммный бланк.
— Ну же, ну! — укоризненно повторяла чрезвычайно юная леди.
Пятая попытка оказалась наиболее удачной. Чрезвычайно юная леди удалилась, заметив, что нельзя мальчишкам доверять взрослую работу, так как они копаются целую вечность. Леди постарше, высокомерная особа, вручила Гриндли-младшему телеграмму с просьбой отослать немедленно.
Юный Гриндли вынул из кармана карандаш и принялся считать слова.
— «Digniori», а не «digniorus», — заметил он, исправляя ошибку, — «datur digniori»
