лишенным смысла. Назначение Черномырдина не стоило роспуска Думы. Да и зачем? А дело не в отсутствии законодательного противовеса авторитарным замашкам президента. Авторитет Думы непозволительно низок. Как показала житейская повседневность, любовь и уважение к власти, если они есть, именно в России объединить эту власть, пропитанную подозрительностью, не могут. Начинается спор, кого любят меньше.
И все-таки должно же быть какое-то объяснение президентскому шагу, сделанному весной? Оно есть.
Тогда, в марте, президент сделал ставку на молодых в расчете на себя самого образца не 1998, а 1991 года. Он повторил ту же самую комбинацию, как и с правительством Гайдара. Поначалу даже оставил за собой и руководство правительством, все как в 92-м, но…
Страна другая. Другой президент. Принимая это мартовское решение, президент внутренне подготовил себя к третьему президентскому сроку. И в этом смысле ему было нужно молодое динамичное правительство, которое всем обязано ему — Борису Ельцину. О Черномырдине этого не скажешь. По жизненной шкале они с президентом равновеликие величины. Тогда, в марте, президент посчитал, что его даже убывающего политического авторитета хватит и на президента и на правительство. Оказалось, нет. Ткани осталось только на латание собственного сюртука. И получился конфуз. Правительство Кириенко оказалось политически голым. В этом был главный просчет президента. А иного и не могло быть. Возможно, способные молодые люди. Возможно, даже одаренные. Однако их век был столь недолгим, что с ними не научились даже здороваться. Возвращение Черномырдина есть очевидное свидетельство поведением Ельцина руководил не разум, а инстинкт самосохранения. Речь идет уже не о третьем сроке, а по возможности благоприятном завершении второго. Блуждания вокруг возможных премьерских кандидатур будут продолжаться.
Березовский, взахлеб поддерживавший Черномырдина, после повторного обвала в Думе от него, конечно же, откажется. Самому ЧВС ничего не останется, как добровольно сойти с дистанции. Психологический нокаут, который он получил — больше чем несостоявшееся повторное премьерство. Формально Черномырдин может остаться и лидером движения «Наш дом Россия», и даже избраться депутатом, но о претензиях на будущее президентство он может забыть. У Черномырдина как политической фигуры в эти дни все поставлено на карту, как, кстати, и у его движения, еще по привычке именуемого партией власти. Развал движения после столь очевидной неудачи лидера произойдет немедленно. Кто-то подхватит знамя из слабеющих рук знаменосца. Тот же Аяцков? Тогда движению жить. Но это будет уже совсем другое движение, с другой социально-политической фабулой.
Итак, свершилось. В четверг 10 сентября после повторного провального голосования по кандидатуре Черномырдина президент сделал двухдневную паузу, пребывая как бы в раздумье, а затем предложил Думе новую кандидатуру Евгения Примакова. А в среду, именно в среду, Черномырдин сделал последнюю попытку устоять. Это был ключевой в этой затянувшейся интриге день. Черномырдин в Белом доме встретился с Лужковым. Изнурительная гонка прогнозов приближалась к своему драматическому финишу. Президент молчал. Дума впала в состояние тихой истерии. Коммунисты еще по инерции называли Маслюкова, хотя не очень верили в этот вариант. А хор за сценой скандировал: Лужков, Лужков, Лужков… При всех раскладах осознанного предпочтения и столь же осознанной нетерпимости к градоначальнику Москвы, Лужков был наиболее очевидной и реальной фигурой, способной переломить ситуацию, прежде всего в ее хозяйственно-экономическом аспекте.
Почему в среду 9 сентября и зачем Черномырдин, в то время еще исполняющий обязанности, пригласил Юрия Лужкова? Черномырдин прежде всего ориентировался на возрастающие шансы Лужкова. Складывались как бы два противодействующих поля. С одной стороны, упрямство Думы, настойчивое давление левого большинства Думы. Среди предполагаемых кандидатур на пост премьера коммунисты все чаще ставили именно Лужкова на первое место, устраивающий их Строев уже дважды отказывался. Заметим, что Строев и Лужков всегда подчеркивали свою максимальную лояльность к президенту. И в этом смысле коммунисты, как им представлялось, предлагали вполне приемлемые для президента компромиссные фигуры, но… Чем чаще говорили коммунисты о приемлемости кандидатуры Юрия Лужкова на пост премьера, тем сильнее обострялся антилужковский и антикоммунистический синдром президента. Более того, он обретал адресность. С этой минуты информация, поступающая президенту, имела выверенную направленность: коммунисты «за», коммунисты настаивают, коммунисты требуют. В интерпретации Березовского, а точнее, Валентина Юмашева Лужков преподносился не иначе, как крайняя опасность. Логика рассуждений обретала очевидную открытость, никаких полунамеков, истина преподносилась как бы в чистом виде: Лужков — ставленник коммунистов, он опасен, не случайно накануне голосования по Черномырдину Зюганов встречался именно с Лужковым.
Борис Березовский стоял насмерть. Появление Лужкова в ранге премьера превращалось в его личную катастрофу. Он всячески внушал и Татьяне Дьяченко и Валентину Юмашеву, что говорит от имени большого бизнеса. Кстати, в президентском окружении подобные акценты в утверждениях Березовского не ставились под сомнение. А напрасно. Кем и когда было установлено, что все, что говорит Березовский, так оно и есть? И употребленный мной глагол «внушал», а не «убеждал» или «настаивал», не случаен. Березовскому свойственен этот дар довлеющего внушения. Он действует безотказно в общении с натурами зависимыми. Отсюда и стиль Березовского: сначала сотворение зависимости, а лишь затем внушение. Березовский много, быстро и долго говорит. Это уже методология. Как математик и системник он вполне логичен и производит сильное впечатление на людей неосведомленных.
Борис Березовский отдавал себе отчет — появись Лужков в ранге премьера, в течение двух месяцев большой бизнес повернется в его сторону, как он это сделал в Москве. А пока этого не случилось, президента можно держать в состоянии страха перед повальной национализацией, пересмотром программ приватизации, кровавого передела собственности — весь устрашающий набор, который Березовский приписывает Лужкову и в этом фанатичном бреде даже ссылается на своих заклятых оппонентов — Чубайса, Гайдара, Немцова, которые тоже предупреждают: «Храни Бог, только не Лужков».
А потому попробуем предположить частности этой поспешной встречи и.о. премьера Виктора Черномырдина и мэра столицы Юрия Лужкова.
Итак, 9 сентября, среда, 15 часов, Белый дом, кабинет премьера России. Степень достоверности предположений — абсолютная. Впереди пятница. Третье голосование в Думе по кандидатуре премьера. А в среду нервное напряжение в депутатской среде достигает высшей точки. Письма от президента с предложением очередной кандидатуры нет. Рубль рушится, паника в обществе нарастает. Эти детали крайне важны. Именно они диктуют атмосферу самой встречи. Как станет ясно позже, она оказалась ключевой во всех последующих событиях. Было ясно, что сам факт такой встречи инициирован президентом. Он предупредил Черномырдина: «Договоритесь с Лужковым. Пусть он вас поддержит. Еще лучше, если выступит в Думе перед голосованием». Когда журналисты донимали Лужкова расспросами, почему он никак не реагирует на факт своего выдвижения, он искренне отвечал: «Мне никто подобного предложения не делал. Что же касается симпатий, высказанных в мой адрес частью сенаторов и депутатов, я им за это признателен». Накануне этой встречи в очередном интервью Геннадий Зюганов назвал Лужкова левым центристом. Можно с уверенностью сказать, что пролог этой встречи данным суждением Зюганова был предопределен. Так и случилось. Черномырдин начал разговор именно с этой зюгановской цитаты:
— Юрий Михайлович, говорят, что ты теперь левый центрист.
А потом он должен был предложить Лужкову объединить усилия во благо спасения страны. Пафос тут тоже не помешает. И что он, Лужков, обязан поддержать Черномырдина и это не только желание Черномырдина, этого шага ждет от Лужкова Ельцин. Примерно такая тирада была произнесена.
Что мог ответить Лужков? И вообще, в чем сущность его позиции? Она и проста и принципиальна. Ее Лужков изложил на заседании Совета Федерации: президент просил их со Строевым не ссориться с Черномырдиным, не противостоять ему. «Мы так и поступили, — сказал Лужков, — не делали ни того ни другого». На этой встрече Лужков, судя по всему, остался верен себе — поддерживать не буду, потому что считал и считаю провальным экономический курс последних пяти лет; своего мнения никогда не скрывал, говорил об этом вслух; мешать не буду — я дал слово президенту не противодействовать, я его сдержу. В этом эксклюзивном разговоре должно было появиться третье лицо. И оно появилось. Им оказался глава администрации президента Валентин Юмашев. Юмашеву еще предстояло решить, какую роль он должен
