В своем докладе на учредительном съезде «Отечества» Юрий Лужков буквально сказал следующее: «России не нужна парламентская республика. Но безраздельная власть президента должна быть введена в приемлемые границы». И далее об изменениях, которые должны быть сделаны в Конституции. Съезд, как известно, проходил 9 декабря 1998 года. А 12 декабря, на приеме, посвященном Дню Конституции, президент высказался против пересмотра Конституции и предупредил, что любые изменения или дополнения в нее должны тщательно обдумываться и вноситься с большой осторожностью. На этом приеме Лужков отсутствовал, он в это время был в Швейцарии по поводу проведения Олимпийских игр в Москве. Отсутствие Лужкова президентом было замечено, хотя бы уже потому, что на нем отсутствовали также Зюганов и Селезнев.
На приеме 30 декабря уже отсутствовал президент. Его отсутствие заметили все. Как мы видим, независимо от причин — уважительных, менее уважительных, объясняющих отсутствие того или иного лица на встречах значимых, как случайность, выстроенные во временной последовательности они прочитываются иначе, так как создают рисунок человеческих и политических отношений.
ПОРАЖЕНИЕ ВСЕГДА СИРОТА
Это небольшое вступление к эпилогу книги не есть случайность, нащупывание автором ускользающего финала. Все как раз наоборот.
Переломом в событийности, в логике демократического развития России явились президентские выборы 1996 года. Они принесли победу Ельцину, победу вопреки. В победе не было чистоты помыслов, и, возможно, фатальность последующих событий была расплатой за это масштабное лукавство. Ельцин избирался повторно, уже будучи глубоко больным человеком. Он скрыл это от своих избирателей. Можно сказать, его заставили скрыть. Потому что он сам очень хотел скрыть это.
Ранней весной 96-го года мне позвонил Виктор Илюшин и предложил встретиться. Я только что ушел в отставку, точнее, был отстранен президентом от своей должности в достаточно грубой ельцинской манере. Но это к слову. Наш президент не обременен воспитанностью. А люди в столь значимом возрасте уже не меняются. Виктор Илюшин был свидетелем назревающего конфликта, на свой манер пытался предупредить меня. Наши встречи обычно заканчивались сочувственно-роковой фразой: «Определенные силы в Кремле и правительстве стараются поссорить президента с вами. Предпримите какие-то шаги, чтобы не допустить этого». Илюшин говорил вполне искренне и говорил правду. Я знал если не все, то почти все — кто, что и как информировал президента о деятельности Всероссийской государственной телерадиокомпании. Уже сложился триумвират моих устойчивых «доброжелателей» в лице Олега Сосковца, Александра Коржакова и Михаила Барсукова. Где-то на подходе делал вязкие круги Борис Березовский. Просить Илюшина как-то повлиять на президента было нелепо. Он по-своему боролся за выживание в кремлевских коридорах. И тот же Коржаков этому выживанию мешал.
Кстати, Коржаков, в силу своего удручающего непрофессионализма в восприятии СМИ как некой среды воздействия на сознание, был искренне убежден: раз Попцов не хвалит президента, не превозносит его мудрость, непредсказуемость, не говорит ежечасно о его исторической роли, значит, он его очерняет. И было бессмысленно этим людям объяснять, что правду неправдой делает не перечисление фактов, а их истолкование. Было бессмысленно объяснять, что существует психологический рисунок информационных программ. Что никакой желаемой объективности не существует вообще. И что объективность — это сумма субъективностей. И мастерство идеолога заключается в том, чтобы четко просчитывать количество слагаемых этой суммы и уметь дирижировать этими слагаемыми. Только так можно сохранить доверие к демократии и веру в независимость государственного телевидения. И что нельзя делать вид, что другой половины общества, оппозиционной президенту и молодым реформаторам, не существует. И своим неприятием этой половины мы переводим ее мироощущение в разряд ненависти. И мне казалось, что всякий раз, когда я покидал высокие кабинеты и еще не выветривался воздух после таких полемик, мне в спину смотрели недобрые глаза их владельцев и в их столах лежали пока не завизированные президентские указы о моем отстранении.
В ответ на очередной сочувственный монолог Илюшина я как-то ответил:
— У каждой двери не встанешь. Если президент хочет, чтобы нас поссорили и ему нужен повод, он не станет задумываться. Он сделает то, что хочет, предварив это привычными словами: «Мне со всех сторон говорят…»
И вот меня, отстраненного, обожженного президентским гневом, приглашает Илюшин, в то время уже сосредоточенный на подготовке президентских выборов. Первая фраза, которую произнес Виктор Илюшин при нашей встрече, была достаточно нестандартной:
— Я знаю, что вы вправе быть обиженным. И если эта встреча вам неприятна, вы можете встать и уйти. Я вас пойму.
Я усмехнулся и сказал, что никогда не был чиновником. А потому такие встречи вызывают у меня не служебный, а, скорее, творческий интерес. И Ельцин для меня не только президент, но и персонаж. И будем считать, что моя отставка — это часть творческого замысла. Моего замысла.
— Очень хорошо, — сказал Илюшин, и мы оба улыбнулись почти синхронно.
Наш разговор был посвящен выборам. Илюшину многое не нравилось, что и как происходит в предвыборном штабе. И его интересовала моя точка зрения. Вдаваться в детали разговора не имеет смысла, потому как я не помню — к этому времени предвыборный штаб возглавлял Сосковец или уже заступил Чубайс? Но как в первом, так и во втором случае Илюшин оставался контрперсоной. С первым он был в скрытых неладах, а второму был чужд как аппаратная тень президента. В том разговоре на вопрос, каковы шансы Ельцина, я сказал:
— Их еще надо сделать шансами. Ельцину нужен дублер.
— Это исключено, — ответил Илюшин. — Президент даже слышать об этом не хочет.
— Зря, — сказал я, — его может не хватить.
— Как вы себе это представляете?
— Дублер баллотируется, оттягивает голоса у коммунистов. Затем передает их во втором туре Ельцину.
— Второго тура быть не должно. Так считает президент. Но я думаю — это нереально. Второго тура не избежать.
— Не избежать, — cоглашаюсь я.
С дублерами, разумеется, не все так просто. Единственная реальная фигура в тот момент — Черномырдин. Сосковец будет этому всячески препятствовать. Он на правах кронпринца. На что способно движение премьера «Наш дом Россия», уже ясно — 9, 4 % голосов. Не густо. Партия «подавляющего меньшинства», так я бы ее назвал. После думских выборов Ельцин не сменил премьера, хотя повод был сверхдостаточным. В любой цивилизованной стране это бы произошло. В любой, но не у нас. Если быть логичным, формирование правительства поручается лидеру партии, одержавшей победу на парламентских выборах. В нашем случае такой партией оказалась КПРФ. Ельцин на это пойти не мог.
— Насколько я понимаю, во всякой ситуации существует задача и сверхзадача. Задача № 1 — повторное избрание Ельцина. Сверхзадача, в случае неординарной ситуации (Ельцин тяжело заболел) — удержать власть в руках так называемых реформаторов. Попытайтесь внушить это Ельцину!
— Как вы себе это представляете? Вы же хорошо знаете Ельцина. Кто это будет ему внушать? — Илюшин невесело хохотнул, видимо представив себя на месте внушающего.
— Это ваши проблемы. Разумеется, в этом замысле есть определенный риск. Поэтому он требует очень точной режиссуры. Черномырдин определенное количество голосов отберет и у Бориса Николаевича. И президенту это может не понравиться.
— Да не только президенту, — Илюшин продолжал хитро улыбаться, — и Виктору Степановичу тоже.
— И Сосковцу, и Коржакову, — добавил я, расширив круг потенциальных недовольных.
— И Сосковцу, — уже без улыбки согласился Илюшин.
Неожиданно я засмеялся. Илюшин с удивлением посмотрел на меня.
