продольная сквозная трещина, идущая от дужки на 8 приблизительно футов и происшедшая, как предполагали, от попавшей в дуло непосредственно перед выстрелом морской воды. При последующих выстрелах трещина должна была продолжиться до следующей обертки и повлечь или окончательную невозможность пользоваться им, или вызвать взрыв пушки с повреждением соседнего орудия, не говоря уже об опасности для людей. Орудие считалось выведенным из строя. Его замена была весьма проблематична, — в Артуре ни одного запасного орудия не было.
Подполковник Меллер, прибывший с Макаровым, исследовав на следующий же день орудие, заявил, что это пустяки, т. к. после нескольких дней работы оно будет действовать, что дальность не уменьшится, только рассеяние будет несколько большим. Стоит только остановить распространение трещины сквозной дырой, просверленной нормально к оси орудия, и заплавить эту дыру металлом для избежания крупного прорыва газов в этом месте. Но работа была очень деликатна. Хотя Меллер и привез с собою с Обуховского завода отборных мастеровых, но, к всеобщему изумлению, считал необходимым выполнить работу своими руками.
В следующие дни можно было видеть редкую картину: подполковник в пальто верхом на пушке, нажимая обеими руками на ручки пневматического сверла, ведет напряженную борьбу со сталью. Работа продолжалась несколько дней с раннего утра до захода солнца с кратким перерывом на обед. Она не остановилась даже во время бомбардировки порта японцами, когда два 12–дюймовых снаряда упали в нескольких саженях впереди броненосца, а один пролетел между мачтами немного выше трубы и взорвался в воде так близко, что шканцы облило водой. Я был на вахте во время обстрела и в первый раз в жизни испытал на себе действие контузящей энергии снаряда. В момент пролета снаряда над трубами, когда я находился на спардеке, одновременно с услышанным ревом я почувствовал, как мою голову мгновенно, с необъяснимой силой, рвануло назад. Секунда, — и я с удивлением убедился, что она не улетела в пространство. Но шейные мускулы в течение нескольких часов работали как–то нелепо. А между тем Меллер, когда слезал с пушки, казался менее утомленным, чем его рабочие, регулировавшие действие гидравлического насоса и положение шланга. Вечером, вымыв бензином облитые маслом руки, он выпивал стакан чая с ромом, отправлялся к себе ужинать, проигрывал на привезенной с собой виолончели несколько арий, уделяя своему инструменту такое же внимание, как и сверлу, и сваливался в каюту до утра. Он сам лично залил просверленную дыру металлом и орудие приняло участие в перекидной стрельбе при следующем обстреле японцами порта.
Подполковник Александр Петрович Меллер, бывший морской офицер. Отличный математик. По наружности, как говорится, «невидный». Не то мастеровой, дошедший до станкового, не то коробейник какой–то. Среднего роста, худой, сутуловатый, подавшийся вперед, словно жизнь за точильным станком проводит. Костистая голова с открытым лбом, с горбинкой нос, рот приоткрытый — того и гляди забавную историйку выкатит, беспорядочная борода клином. Самое странное: судачьи глаза — бесцветные, ничего не выражающие. Только при пристальном наблюдении открываешь где–то в глубине их светящуюся сконцентрированным огнем точку. Длинные руки, с могучими мускулами; длинные, тонкие, нервные пальцы. Эти руки — что щупальцы спрута, вечно ищут, что бы зажать; они то в масле каком–то, то черт знает в чем, — только когда за виолончель берется, оказываются неожиданно чистыми. Одет небрежно — напялил, ну, и ладно; так и просится: «зипунишко на ем…». Галстук, когда есть — на сторону. Погоны изломаны и покручены — сынишка ему их помял, чтобы позабавиться. Фуражка нахлобучена, как пришлось.
Говорит просто, чисто, куда–то в пространство, словно описывает то, что видит где–то. Но, тут–то за внешней небрежностью скрывается точность выбора слов, краткость, ясность и картинность; словно на экране мелькает ряд образов поражающей отчетливости, — хорошо наведено!
На ходу — едва голову повертывает. Кажется, словно невидимым удилом помахивает, — того и гляди забросит куда–нибудь, да и вытащит с первого же маха.
Таким же он был подполковником, мастером Обуховского завода; таким остался, когда стал полным генералом; таким же, только с переменой фуражки на смятую шляпу и форменного пальто на потертый эмпер–меабль, когда оказался содиректором Шнейдер–Крезо в Париже.
Громадные и разносторонние теоретические знания, замечательно ассимилированные, как бы переработанные его внутренней лабораторией для немедленного практического применения. Непревзойденная практика как в и руководстве техническим делом, которому он себя посвятил, так и в личном практическом исполнении чисто ручной части работы. Мгновенное приспособление к обстоятельствам: изобретательность и способность извлечь пользу из самых, казалось бы, неподходящих материалов.
Знание людей, уменье увлекать их и толкать на работу не за страх, а за совесть. Редкая способность на ходу какой–нибудь работы схватиться за другую, почему–нибудь его заинтересовавшую, и вести обе с одинаковым успехом — словно у него было два или три независимых друг от друга мозга. Неутомимая деятельность. Я очень хорошо его знал. Временами казалось, что он не выдержит необычайного нервного и мозгового напряжения, — ничуть не бывало! Делал он всё как бы забавляясь. К тому же прирожденный музыкант и хороший виолончелист. Превосходный стрелок из какого угодно орудия. Его личный метод позволил ему безошибочно попадать в цель со второго выстрела и без таблиц, чем он изумлял неоднократно как сухопутных, так и морских артиллерийских офицеров в Артуре. Метод — простой, но нужно было иметь его глаз и его ошеломляющую быстроту наводки.
Будущее выявило его крупный талант организатора и администратора, не останавливающегося ни перед какой ломкой традиций, и как будто только и искавшим всё большей и большей ответственности и независимости в своей деятельности от центральных учреждений.
Простота обращения необычайная, независимо от того, с кем он имел дело: адмирал или мастеровой безразлично (Последняя черта напоминала H. M. Яковлева, командира «Петропавловска».).
Одной из отличительных черт его характера была неспособность возвращаться к прошлому, — ему немедленно делалось скучно и он угасал. Так, в моих частых встречах с ним в Петербурге и затем в Париже мы никогда об Артуре не говорили. У него всегда были увлекавшие его новые перспективы, но он так же мог увлечься и проектами собеседника, подчас не имевшими ничего общего с его деятельностью.
Натура, — почвой деятельности которой должна была бы быть Америка, а не Россия того времени.
ДЕЙСТВИЯ МОРСКОГО ДЕСАНТА
8–10 АВГУСТА 1904 ГОДА
В середине июля месяца на судах I и II ранга было приказано составить списки офицеров, унтер– офицеров и матросов для десанта, который в случае необходимости должен был бы помочь сухопутным войскам в защите наиболее опасных мест крепости. Заведующим десантом и его организатором был назначен кап. 1 р. Р. Н. Вирен, — командир крейсера «Баян», т. к. после взрыва на мине «Баян» был введен в сухой док. Состоящим при капитане 1 р. Вирене был назначен мичман К. В. Шевелев, старший штурман крейсера «Баян», которого предполагали назначить адъютантом начальника десанта. Десант должен был состоять из двух батальонов трехротного состава. Численный состав должен был быть: не менее 1200 штыков, двух обер–офицеров на роту, двух батальонных командиров, начальника десанта штаб–офицера и адъютанта. Кап. 1 р. Вирен вместе с мичманом Шевелевым немедленно начали знакомиться с позициями правого фланга. В начале августа был назначен начальником десанта кап. 2 р. А. В. Лебедев. 6–го августа десант был вызван и расположился около Перепелиной Горы; 7 августа десант перешел к северу от Перепелиной Горы и днем был обстрелян артиллерийским огнем японцев, а 8 августа, после ожесточенных штурмов японцами нашего правого фланга, десант был вызван для занятия позиций впереди Орлиной Горы, по Китайской стенке. Около 8 час. вечера десант подошел к месту назначения и поступил в распоряжение генерала В. Н. Горбатовского.
