дальше. — Мартин бросил корсет на пол и, взяв в ладони ее груди, стал ласкать их. — Интересно, как ты отнесешься к тому, что я буду вести себя с тобой как развратный сладострастный любовник…
— Делай все! — Элли повернулась к нему. — Все, все, что хочешь! — Охваченная пробудившейся страстью, Элли распахнула его рубашку, и когда Мартин сбросил ее, увидела его голую грудь, мускулистую, смуглую, украшенную черными вьющимися волосами. И все это предлагалось ей.
— Помоги мне Боже, — тихо сказал Мартин, когда Элли ощупывала его тело, а его дыхание становилось все более и более прерывистым. Когда она в смущении остановилась у пояса его кальсон, Мартин поймал ее руку и заставил ласкать его «там».
— Ты же уверяла, будто не боишься… — поддразнил Мартин.
— Я не боюсь, — уверенно ответила Элли, хотя и растерялась, не зная, что делать с этим его толстым и длинным органом. Изображение на статуях довольно скромных гениталий создало у нее совершенно другое представление о том, как выглядят настоящие мужчины. — Должна сказать, что это внушительная… картина.
Мартин усмехнулся и подвел ее руку к своим «шарикам».
— А теперь сними с меня штаны. Давай посмотрим, какая ты на самом деле смелая, любовь моя.
Элли выполнила его просьбу, немного волнуясь, но это было ничто по сравнению с тем, что она почувствовала, когда обнажилась его восставшая плоть, требовавшая ее внимания.
— Боже, — прошептала она, наполовину от возбуждения, наполовину от ужаса.
— Все еще хочешь свою «ночь страсти»? — спросил Мартин.
В ответ Элли сбросила сорочку, забралась в постель и легла на спину, боязливо улыбаясь. Мартин лежал с широко раскрытыми глазами, затем с мучительной медлительностью оглядел ее тяжелые груди, округленный живот, широкие бедра.
— Я ошибался, — напряженным голосом прошептал он, укладываясь рядом с ней. — Ты не просто красивая, любовь моя. Ты прекрасна. Ты прекраснее, чем мог бы желать мужчина.
Слезы снова подступили к ее глазам, но не от его слов, а от того, что в них слышалось благоговение. Элли никогда не надеялась услышать такое от какого-нибудь мужчины, и вот…
Мартин стрепетом касался каждой части ее тела, которую она считала непривлекательной. Он ласкал ее груди, живот и бедра, возбуждая ее так сильно, что Элли просила его утолить ее желание. К тому времени как он добрался до самой нежной чувственной плоти, она почувствовала почти облегчение.
Он подготавливал ее постепенно.
— Как тепло, как приятно, — шептал Мартин, проникая в ее тело. — И это все мое.
— Да, твое. — Элли ухватилась за его плечи, с беспокойством от незнакомого ощущения. Он, такой живой, твердый и настойчивый, был внутри ее.
— Побудь еще немного смелой, любовь моя, — прошептал Мартин, сдерживая себя. — Если ты сможешь продержаться, обещаю, что будет не так страшно.
Страшно?
Мартин остановился. Изумление Элли от того, что он так глубоко вошел в нее, оказалось сильнее, чем боль. Затем он стал целовать ее и двигаться там, внутри ее, и эта мимолетная боль была забыта.
Чем быстрее были его движения, тем сильнее становилась ее страсть, заставлявшая выгибаться ему навстречу и впиваться ногтями ему в спину.
— Элли… любовь моя… я хочу… мне нужно… помоги мне Боже… ты нужна мне, — прохрипел Мартин, подводя ее все ближе и ближе к наслаждению, которое обещало каждое его движение, сотрясавшее ее тело.
— Ты мне тоже нужен, — прошептала Элли, опасаясь признаться ему в чувствах еще более острых, чем просто желание. — Возьми меня, Мартин. Навсегда.
Они поднимались все выше, дальше, быстрее, пока не взлетели на самый гребень волны.
Элли вскрикнула. Или это, может быть, был Мартин. Она только знала, когда он содрогнулся и выпрямился, что после этого она скорее умрет, чем расстанется с ним. Чувствовал ли Мартин то же самое? Этот вопрос мучил ее, даже когда он прижался к ней, покрывая неторопливыми поцелуями щеку и волосы.
Но когда Мартин расслабился и удовлетворенно вздохнул, Элли поняла, что должна спросить его, как отразятся любовные ласки на их будущем. Возможно, он думал, что все устроилось, но среди его ласковых слов, которые он шептал в пылу страсти, не слышалось ни слова о любви или браке. Если это была всего лишь «ночь страсти», она должна знать это, чтобы спрятать осколки своего сердца.
— Мартин, — помолчав, прошептала Элли. Молчание. Она отстранилась и посмотрела на него. Глаза у него были закрыты. А дыхание стало спокойным и ровным. Надо же, этот бесчувственный подлец спал!
— Мартин! — резко окликнула она.
Он проснулся, но лишь для того, чтобы поудобнее устроиться рядом, и затем снова погрузился в сон. Рассерженная, Элли бросилась на подушки. И тут вспомнила, что Мартин последние два дня почти не спал.
Элли вздохнула. Вероятно, он проснется еще не скоро. К сожалению, она не могла, оставаясь в его постели, ждать его пробуждения. Она должна быть в своей комнате, когда проснутся дети и ее тетя. И если она пролежит здесь еще какое-то время, дело кончится тем, что они оба проспят до полудня. Это было слишком рискованно даже для новой, смелой Элли.
Кроме того, лучше поговорить обо всем утром, когда Мартин полностью придет в себя. Она не собиралась заставлять его жениться. Он взрослый мужчина, который имеет собственное мнение, а у нее есть свои аргументы. Если он все же настолько глуп, что предпочитает одинокую жизнь, она не будет просить у него любви. Оставаться старой девой даже лучше.
Встав с постели, Элли без посторонней помощи постаралась одеться как можно аккуратнее. Затем подошла к нему и задержалась на минуту, чтобы убрать от лица каштановые локоны и поцеловать его в лоб.
— Доброй ночи, моя любовь, — прошептала Элли. Она выскользнула за дверь, а Мартин даже не пошевелился.
Глава 10
«Дорогой кузен!
Вы хотите сказать, что я позволяю своему сердцу довести меня до беды. Охотно в этом признаюсь. Но в отличие от вас, сэр, я уверена, что ни одно сердце не приведет человека к чему-либо плохому.
Ваш эмоциональный друг
Элли провела ночь в эротических снах, а вскоре после восхода солнца ее разбудил какой-то шум. Она поспешила в соседнюю комнату, где ее тетя ковыляла на костылях, которыми начала пользоваться накануне. Она пыталась успокоить мальчиков и Мег, сбившихся в кучу на ее кровати. Каждый из них отстаивал свое право первым рассказать ей страшные новости.
— Слава Богу, ты уже встала, — сказала тетя Элис, увидев Элли. — Приехал твой отец. И по- видимому, хочет увезти нас всех отсюда сразу же, как мы соберем вещи. Так мне передали дети.
— Сразу же? — с упавшим сердцем воскликнула она. К ней бросился Тим.
— Да, вот такой ужас. Дядя Джозеф велел разбудить тебя и маму, потому что мы сейчас же уезжаем! Мы даже не должны раскрывать наши подарки и вообще ничего! И мы не попробуем жареного гуся, сливового пирога, и йоркширского пудинга и…
— А что на это сказал лорд Торнклиф?
Дети переглянулись.
— Не знаем, — сказал Перси. — Он еще не спускался вниз.
— Образумь отца, — попросила тетя. — Забрать нас отсюда в самое Рождество? Не представляю, о
