уважал жрецов. Меня не успели взять в плен – пришлось нашему старому вождю принять нас обратно… Меня и еще нескольких человек из сотни… Знаешь, почему я тебе все это рассказываю? – Резко обернувшись, сотник посмотрел Асотлю прямо в глаза.
– Почему? – усмехнулся юноша.
– Потому что ты тоже не очень-то уважаешь жрецов! Только не лги… Я давно это заметил… Ты – из простых, такой же, как и я… О, как я ненавидел когда-то не только жрецов, но и знать, «тех, кто всегда ест этцалли»… А теперь и сам стал таким, как они! Сам! Своей волей! Своим умом! И мне не помогали никакие жрецы и никакие…
Есуакатль, как видно, хотел сказать – «боги», но вовремя опомнился и прикусил язык.
«Те, кто всегда ест этцалли» – так называли знать. Этцалли – лепешка из кукурузной муки с мясом – вкусная и сытная вещь. «Жирные пожиратели лепешек» – так, немного переиначив полуофициальное прозвище, именовал знать Асотль. Потому что сам не был таким. Здесь. Но вот когда-то в Колуакане…
Нет! Все в прошлом, все – отец, влиятельный, всеми уважаемый жрец благого бога Кецалькоатля, налаженная, относительно безбедная жизнь, привилегированная школа – кальмекак… Транспортная контора, ресторанная сеть, выборы… Все в прошлом, и ничего не вернуть. Сейчас он, Асотль-Перепелкин, никто… То есть совсем недавно еще был никем, но сейчас… сейчас – уже десятник, для многих – человек уважаемый. И добился этого – сам!
Но Есуакатль, ну дает старый! Фрондер, мать его за ногу, – жрецы ему не нравятся… Асотлю тоже не нравятся… Сотник умен и наблюдателен – это сразу подметил. Да, умен, хоть с виду валенок валенком… Или, как это по-местному сказать, на языке народов науа? Каменюка каменюкой? Или – тапир тапиром?
Он ненавидит Колуакан, сотник… А ненавидел ли этот город Асотль? Скорее нет, чем да, ведь все-таки, несмотря ни на что, это был город его юности, его детства, город друзей… И любимой.
Ну, с любимой ясно… А вот друзья – смешной толстяк Тлауи, Уии, сын начальника писцов, неунывающий балагур Сенцок, Шочи… Шочи! Некогда даже толком поговорить со старым другом! Удалось перемолвиться лишь парой слов и все.
– Эй, парень, где бродят твои мысли?
Задумавшись, Асотль и не слушал, что там еще говорил сотник.
– Повторю: тебе надобно встретится со жрецом. Он будет здесь вечером.
– Со жрецом? – недоуменно переспросил юноша. – А при чем здесь жрец?
«Взводный» ухмыльнулся:
– Тут дело в том, какой жрец. Это Куэкальцин Четыре Пера.
– Никогда про такого не слышал!
– И не удивительно, – хмыкнул Есуакатль. – О нем вообще мало кто слышал, этот жрец, знаешь ли, не очень-то стремится к известности. Есть такой не очень-то грозный, а, наоборот, довольно веселый бог – Макуилшочитль.
– Знаю, – вспомнив занятия в кальмекаке, улыбнулся Асотль. – «Господин цветов», покровитель пиров и веселья. Весьма симпатичное божество!
– Да-да, все так думают. Маленький безобидный бог, вовсе не требующий кровавых жертв, у него и храм неприметный, правда красивый, и жрецы – тоже не скажешь, что особенно важные люди… Кроме вот этого – Куэкальцина Четыре Пера. Он – доверенное лицо самого правителя Теночка!
– Так я…
– Да! Сегодня, вот уже сейчас, ты встретишься именно с ним вон там, у колодца. И пусть тебя не введет в заблуждение его простецкий вид. Удачи!
Простецкий – это, пожалуй, было верно подмечено: больше всего жрец Куэкальцин Четыре Пера почему-то напоминал Асотлю-Перепелкину Алексея Козлова, известного джазового композитора и саксофониста – «Козла на саксе» – основателя фьюжн-группы «Арсенал», когда-то, еще в семидесятые, исполнявшей известные стандарты «Chicago», «Blood, Sweat and Tears» и прочих корифеев джаз-рока.
Такой же сухой, подвижный, с необычной для индейца черной остроконечной бородкой и небольшими, аккуратно подстриженными усиками. Интеллигент, блин… На плече «интеллигент» держал наполненный чем-то вместительный мешок из волокон агавы.
Изъяснялся жрец тоже вполне интеллигентно: разницы в словах «ты» и «вы» в этом древнем языке не было, одни лишь интонации, и – интонационно, неуловимо – все же чувствовалось, что жрец обращался на «вы»: не меня ли вы ждете, молодой человек? Да, я Куэкальцин Четыре Пера, так меня называют. Давайте, если вы не против, немного пройдемся по саду, здесь, у дворца, как-то уж слишком людно…
Асотль пожал плечами: почему бы не пройтись? Он хотел было спросить: почему у уважаемого жреца такое прозвище, Четыре Пера, от головного убора? Но никаких перьев в черной шевелюре Куэкальцина что-то видно не было. Детская кличка? Наверняка над таким «интеллигентом» издевались все, кому не лень.
– Какая прекрасная погода, как солнце светит – смотрите, прямо отражается в озере, словно в зеркале… Красота! А какие здесь цветы… Поверьте, молодой человек, в нашем храме Макуилшочитля вы непременно отыщете не менее красивые… Теперь о деле.
Юноша вздрогнул – слишком уж резок был переход.
– Слушайте внимательно и не перебивайте. Завтра, сразу после полудня, вы встретитесь в Колуакане, у храма Мецтли, с одним человеком. Он скажет вам: «Какое чудесное сегодня солнце». Вы ответите: «Как видно, ему хватило сердец» – и передадите вот это. – Жрец кивнул на мешок. – Чтобы удовлетворить ваше возможное любопытство, скажу – там бобы какао.
– Весь мешок?! – непритворно ахнул Асотль.
Еще бы – по своей ценности это было сопоставимо, скажем, с тремя-четырьмя «Линкольнами» или даже того более.
– Да, весь мешок, – терпеливо повторил «интеллигент». – В обмен возьмете то, что он вам даст, если даст, или передадите на словах то, что скажет. И, прошу вас, запомните все слово в слово.
– Запомню. – Молодой человек улыбнулся. – Плевое дело. Всего-то?
– Да. Только помните, в случае малейшей опасности вы примете любой удар на себя. Тот человек должен остаться вне всяких подозрений. От кого будет исходить опасность и в какой форме, я вам, к сожалению, сказать не могу. Подозревайте всех. И, прошу вас, будьте очень осторожным.
– Всенепременнейше буду, любезнейший господин жрец, – приложив руку к сердцу, уверил Асотль, едва не удержавшись, чтобы не рассмеяться в голос – больно уж забавной казалась ему ситуация. Ну надо же – шпионы! Штирлиц, блин, и Мюллер! «Юстас» «Алексу».
Жрец тоже улыбнулся, милый и приятный во всех отношениях человек, этакий вполне чеховский или даже бунинский персонаж, неизвестно, каким ветром занесенный в эти погрязшие в крови и жестокости края. И все же интересно, почему у него такое прозвище?
– Очень, очень рад был познакомиться! – Прощаясь, Асотль едва не протянул руку, хотя обычай этот вовсе не был в ходу у индейцев. Вовремя спохватившись, слегка поклонился.
– Мне кажется, кто-то на нас смотрит, – тихо произнес жрец. – Вон там, слева, не замечаете?
Молодой человек резко обернулся, и в самом деле заметив чье-то присутствие… Там, за кустами…
Ребенок! Мальчишка лет восьми, маленький, дрожащий от страха. Так, дрожа всем худым смуглым телом, он и пошел на зов жреца.
– Иди, иди сюда, мальчик. Вот, возьми! – Жрец неожиданно вытащил из мешка целую пясть бобов и протянул мальчику. – Бери, бери, не стесняйся!
Асотль недоверчиво качнул головой: вот так щедрая душа!
Одновременно с этим Куэкальцин вытащил спрятанное под плащом перышко… Изумрудно-зеленое оперенье кецаля само по себе – драгоценность. Неужели тоже подарит?
Нет, не подарил. Вытащил и тут же убрал, едва заостренное, как для письма, перышко коснулось узенькой детской ладошки.
И улыбнулся:
– Теперь уходи, мальчик. Не надо благодарить – все люди должны по мере возможности помогать друг другу.
