Быстрее! Еще быстрее.
Прыжок. Теперь раздвинуть кусты… Вперед!
Вот они!
То, что он увидел, напомнило Перепелкину-Асотлю до боли знакомое действо, происходившее иногда в конце семидесятых годов во время танцев сразу за сельским клубом: трое оболтусов явно пубертатного периода – лет по пятнадцати-семнадцати на вид, – разгоряченные парой бутылок портвейна (агавовой бражки, употребление которой для ацтекского подростка – смертный грех, за который вполне можно было угодить на жертвенник), раскладывали под кустом тоже не такую уж и трезвую барышню, на вид ровесницу опоросков. Барышня, явно предчувствуя что-то нехорошее, как могла, отбивалась и верещала:
– Пустите, пустите… Не надо!
В общем, ничего интересного. Опороски, верно, еще во время праздника не совсем адекватно восприняли благосклонные взгляды девчонки, а может, и не только взгляды, а еще и улыбку – кто знает? Перпелкин за свою жизнь навидался таких девок, особенно в ранней юности: вырвутся из-под мамкиной опеки, винишка выпьют, наденут юбку по самое некуда, еще и лифчик часто специально забудут – и пошли на танцы парней смущать! А потом вот верещат: ах, помогите-спасите, изнасиловали! Изнасиловали? Да что вы! А кто вас заставлял такую зовущую юбочку надевать? Не юбочка, а какая-то ленточка, задницу и то не прикроет. Ах, вы еще и кататься с ними поехали? На мотоцикле? Ой вы, девки, и дуры. Что же теперь кричите?
Вот так, похоже, и здесь…
– Что, не дает? – облокотившись о дерево, лениво осведомился Асотль. – Плохо просите. Лаской надо, лаской!
Опороски разом обернулись, один из них выхватил из-за пояса плоскую деревянную дубинку:
– Иди куда шел!
– Что-что?
– Говорю – проваливай!
Гопота – она везде гопота, хоть здесь, у ацтеков, хоть в каком-нибудь леспромхозе: с такими говорить – только время зря тратить, лучше сразу бить. Вот это они понимают!
Асотль и не говорил больше: развернулся и прыгнул, угодил в ногой в грудь одному… Второму… У третьего выхватил дубинку да как дал по заднице! Опоросок завыл, поспешно скрываясь бегством, его незадачливые собутыльники уже давно ретировались и лишь угрожающе кричали из-за кустов. Что-то типа: вот, попадешься ты нам пьяным да связанным… Знакомая песня.
А теперь, как и принято, несчастная барышня должна броситься на грудь своему спасителю…
Нет, не бросалась. Плакала. Можно сказать, рыдала, роняя в истоптанную траву крупные, словно брильянты, слезы.
Сотник сел рядом:
– Ну что ты, не реви.
Никакого ответа, только слезы полились еще гуще.
– Да не реви, говорю же! – Асотль обнял плачущую девчонку за плечи. – Хочешь, домой тебя отведу? Поди, боишься одна?
– Да, да, если не трудно.
– Да нетрудно…
Девушку звали Моуашчиканаль, для краткости – Мо. Была она очень молода, но уже вдовица, по здешним (да и не только здешним) понятиям – вполне самостоятельная женщина, домохозяйка. Муж – какой-то важный сановник – взял ее из деревни, батюшка с матушкой преставились два года назад, во время страшного голода, да и супруг их пережил ненадолго, поскольку был уже тривиально стар, пережил трех своих жен, а вот четвертую, молодую, увы, пережить не смог, не подфартило – плохо молил богов или молил хорошо, да не тех. В общем, умер, оставив безутешной вдове просторный двухэтажный дом с красивым садом и – как не преминула похвастать Мо – двадцать рыбачьих лодок, что промышляли рыбку на озере Шочимилько, принося сей честной женщине известный доходец, можно догадываться очень даже неплохой.
– А с молодняком что связалась? – вытянув на циновке ноги, добродушно поинтересовался Асотль. – Ай-ай-ай – такая солидная женщина, можно сказать дама.
– Да какая там солидная, – хлопоча у очага (интересно, а где же слуги?), обернулась вдовушка. – Я ведь еще молода… И…
Она вдруг устыдилась, замолкла – понятно, кому же хочется откровенничать с почти что незнакомым человеком, пусть даже со спасителем? Хотя, с другой стороны, только с незнакомцами откровенничать и можно.
– То есть, я так понимаю, любви захотелось? – усмехнулся гость.
– А и захотелось?! – Резко обернувшись, вдовица стрельнула глазами.
Ох, и бойкая же! Глаза горят, грудь колесом… Нет, двумя колесами (именно так, пусть и пошло!), мощная вся, крепенькая, сразу видно – из крестьян (даже если покойный отец и староста), и как такую огонь-девку могли попытаться снасильничать? Тем более такие-то опороски?
– Познакомились на празднике, я и смотрю – парни вроде бы неплохие…
– Угу, неплохие… Когда спят зубами к стенке. – Асотль негромко расхохотался – это приключение начинало его занимать. – Значит, слово за слово, они предложили выпить, так?
– Не так. Я сама предложила.
– Иди ты! Ну ты, мать, даешь!
– У меня и бражка с собой была, в крынке…
– Постой, постой, – умилился гость. – Ты, значит, их напоила, в кусты увела… Чего ж орала-то? Этого ведь и хотела!
– Один, гад, вдруг кусаться начал.
– Кусаться?!
– Ну да… Да не в шутку, всерьез – шипел, кричал, что ему так нравится, что сейчас совсем загрызет…
– Псих, что ли? Бывает.
– Как-как ты его назвал?
– Да никак. И что – сильно покусал?
– А вон, смотри!
Мо с готовностью задрала тунику до середины бедер, а потом и выше, обнажив все, что, наверное, и хотела обнажить.
Асотль даже крякнул – вот это девка! А ведь ее действительно покусали, и сильно – на боку, на бедрах и даже на груди до сих пор белели следы зубов, а кое-где и кровило.
Прививку от бешенства надо скорей делать.
Вдовушка между тем сбросила одежку вообще. Улыбнулась:
– Жарко.
– Да и мне тоже… – Вытерев со лба пот, сотник поднялся на ноги и, погладив Мо по спине, обнял, кивая на видневшееся в соседней комнате ложе. – Ну что, пойдем?
Юная вдова не стала заставлять упрашивать себя дважды…
Она оказалась вполне даже ничего, не такой, правда, изысканной, как та же Тла-Тла, но по-деревенски непосредственной и искренней… Кстати, любила экспериментировать:
– Погладь меня здесь… А теперь там… Подожди, я повернусь…
В общем, было не скучно. Чего и следовало ожидать, по крайней мере Асотль ничуть не жалел, что не попал сегодня в храм плотской любви – неистовая в постели вдовушка сделала для этого все, молодой человек даже не ожидал подобной страсти!
– Еще, еще… Так! Так! Так!!!
Здорово, конечно… Но вместе с тем банально и немножко смешно.
– Ты что же, одна живешь? – ласково поглаживая Мо по плечу, поинтересовался Асотль.
Та кивнула:
– Одна.
