жизнь. — Когда подошла Регина и положила малыша на руки Луизе, она добавила: — И с нашим сыном.
У Саймона стал ком в горле. Их сын! Дошло до него, наконец. У него есть сын!
Он наклонился ближе к выгибающемуся свёртку, к закрытым глазкам и вишнёвому ротику, и смахнул новые слёзы:
— Он само совершенство.
— Разумеется. Он же твой, не так ли?
Саймон сдавленно засмеялся, чувствуя, что голова его идёт кругом. Он дотронулся до маленького кулачка, и крошечные пальчики сомкнулись на его указательном пальце, поразительно крепко вцепившись в него.
— А теперь расскажи, что произошло? — с жаром поинтересовалась Луиза.
— Произошло что и где? — спросил он, пребывая в полнейшем восторге от своего сына.
— Билль о тюрьмах! Он прошёл второе чтение [53]?
Чёрт побери, он совершенно забыл, где побывал до того, как у Луизы начались роды.
— Да, Жанна д’Арк. Прошёл. Об этом как раз объявили, когда слуга вызвал меня домой.
— Значит, можно с уверенностью сказать, что он станет парламентским законом, — сияющим взглядом уставилась она на мужа. — О! А мистер Филден произнёс свою речь? Ту, что я для него написала?
— Конечно, и она был столь же волнующа, как и женщина, которая её написала. — Саймон потрепал жену за подбородок. — С тобой не соскучишься. Ты только что родила своего первенца и думаешь о билле?
— Не только, — ухмыльнулась Луиза. — Я ещё хочу знать новости о твоём кузене. Регина говорила, сегодня должны принять решение насчёт его титула. Не думала, что это произойдёт так скоро — что случилось?
— Хочешь верь, хочешь нет, король, в конечном счёте, сдержал одно из своих обещаний. Он какое-то время колебался, но после того, как мы с Трасбатом вынудили его в прошлом году сменить кабинет министров, он прекрасно понимал, что не стоит мне препятствовать в деле с титулом Колина. Я настоятельно потребовал, чтобы вопрос решился как можно быстрее, и он заверил меня, что так и произойдет.
— И?
— Колин теперь официально граф Монтит. — Саймон озорно взглянул на Луизу. — И мой дед теперь официально перевернулся в гробу.
— Прекрасно. — Луиза улыбнулась сыну. — Надеюсь, он перевернётся ещё дюжину раз, пока подрастает наш сын. Потому что, уверяю, маленький Джон Дэвид Генри Огастес будет гораздо более прогрессивным премьер-министром, чем был когда-либо твой мерзкий дед.
— Мой сын не будет премьер-министром, — важно произнёс Саймон.
Луиза потрясённо уставилась на мужа:
— Почему?
— Потому что я желаю ему лучшего.
— Чего, например?
Исполненный чувствами Саймон поцеловал влажный лоб жены.
— Вот этого, дорогая. Глубокой и крепкой любви.
Она подняла на мужа сияющий взгляд:
— Почему он не может иметь и то, и другое? Ты же имеешь.
— Ох, но мне повезло, и я уверен, молния два раза в одно место не бьёт. Как правило, в политике нет места счастливым бракам. Дедов брак тому пример.
— Он не удался лишь потому, что лорд Монтит был настоящим чудовищем.
— Возможно. — Саймон посмотрел на сына. — Или, может, подобные ему люди — это порождение политики: жалкие маленькие Наполеоны, которые не могут не контролировать всех и вся, даже свою собственную жизнь. То есть, они должны подавить всех, кем не могут управлять.
Поглаживая волосы жены, Саймон в очередной раз восхитился своей удачей:
— Иными словами, если мне доведётся выбирать между счастливым браком и политическим будущим сына, счастливый брак одержит безоговорочную победу.
У Саймона запершило в горле от слёз, когда он, взяв у Луизы ребёнка, впервые держал его на руках. Жизнь прекрасна. Это замечательно.
— Потому что, как однажды сказал дядя Тобиас, «самое лучшее, что можно пожелать в этом изменчивом мире, — это любимый человек».
Примечание автора
Примечания