Вот это поцелуй!

плотно облегавшая толстые ляжки. Я должен упомянуть об этом, потому что это важно. Потому что я впервые увидел, да, увидел, что у Мэри-Джо толстые ляжки. Это бросалось в глаза. И я это заметил, я, а мне ведь на такие вещи было наплевать. Я-то думал, что не смогу больше рассуждать о женской красоте и фигуре. Я-то думал, что навсегда избавлен от чувства глубокой тоски при мысли, что приходится делать выбор на основании критериев, которые меня больше не интересуют. Я хочу сказать, что впервые, да, впервые с того дня, когда мы с Крис начали биться головой об стенку, впервые я сравнивал ноги двух женщин. Те, что были у меня перед глазами, и те, что я видел сегодня утром. Да, это очень важно. Я даже не знал, были ли одни лучше других. Было слишком рано об этом говорить. Но впервые я видел, что между ними есть разница. Я даже записал это в блокнот. У Мэри-Джо ляжки толстые, а у Паулы – Нет, Послушай, парень, что с тобой?

Фрэнк наделал сэндвичей на целую армию. На нем была белая тенниска; он чистил огурец. Мэри-Джо, само собой, не могла оставить меня безучастным. Мне хотелось сунуть ей руку под юбку, когда Фрэнк смотрел в другую сторону, на игравших в баскетбол парней с лоснящейся от пота кожей.

– Натан, я буду с тобой откровенен. Я далеко не убежден в успешности твоей работы. Я даже не уверен, есть ли у тебя хоть какой-то шанс.

Вот придурок! Да что он в этом понимает?

– Натан, – продолжал он, – в большинстве своем люди – это мелкие мещане, мечтающие стать аристократами. И мечта их никогда не сбудется. Знаешь почему?

Я отрицательно покачал головой, стараясь не упускать из виду промежность Мэри-Джо, которую щекотали травинки.

– Они никогда не станут аристократами, потому что существует справедливость, вот почему. Они так до конца и останутся мелкими буржуа, и никто о них не пожалеет. Но я должен задать тебе один вопрос. Скажи, когда ты писал эту пробную работу, ты находил в этом удовольствие? Я имею в виду настоящее удовольствие, понимаешь, как будто душа ликует.

– Душа ликует! – хихикнула Мэри-Джо. – Ну, что ты городишь, Фрэнк? Разве не только великие могли испытывать такое? Так она и возликует с первого раза? Не выдумывай!

– Наверно, душа не ликовала, – произнес я. – А должна была?

– Да не слушай ты его! Вот так он и своим ученикам головы дурит! Но, Натан, объясни мне все-таки, что это за стол?

– Это стол конца девятнадцатого века.

– Это-то понятно, я сама знаю, что это стол конца девятнадцатого века.

– Прости, Мэри-Джо, прости, дорогая, но я задал Натану вопрос и жду от него ответа. Ладно, забудем о ликовании. Но, Натан, это небольшое упражнение в писательском труде доставило тебе удовольствие? Да или нет?

– Удовольствие – неподходящее слово!

Фрэнк довольно долго пристально смотрел на меня, а Мэри-Джо в это время украдкой поглаживала мне бедра ногой с ярко-красными ногтями.

– Удовольствие – неподходящее слово! – повторил я.

В небе загудел жук-рогач. А еще выше висел дирижабль с восторженной рекламой аэрозоля, который уничтожает всех насекомых, вторгшихся в ваш дом.

– Тебе придется проделать огромную работу, – со вздохом произнес Фрэнк. – Ты от этого так просто не отделаешься, предупреждаю. И при этом я не могу тебе ничего обещать.

– Огромную работу? Что-то у меня не создалось впечатления, будто другие проделывают огромную работу.

– Да, это факт. К несчастью, это факт. Но, видишь ли, когда ученик мне выдает что-то подобное… Ну, как ты сейчас… если он думает, что может симулировать работу и писать дерьмо, если он полагает, что литература не требует усилий, что литература не стоит всех усилий, на которые только способен человек… Ну так вот, в этом случае я встаю без единого слова – слушай меня внимательно, – так вот, я хватаю его за шиворот – ты меня слушаешь? Хватаю за шиворот, швыряю всю его писанину в окно, а его выставляю за дверь. Все! Дело закрыто!

– Я все прекрасно понимаю, Фрэнк.

– Я готов посмеяться над многими вещами, ты меня знаешь. Но человек не может смеяться над всем на свете. Он должен сохранить для себя хотя бы что-то, пусть одно- единственное, за что можно держаться. Подумай над тем, что я тебе сказал.

Мэри-Джо, раздавая нам сэндвичи, несколько раз коснулась меня грудью. Я поискал глазами местечко, где мы могли бы заняться этим, попозже, если уж очень приспичит, но углядел только небольшую рощицу слева и полое дерево. И отметил, что этим укрытием можно воспользоваться только в случае крайней необходимости. Я открыл принесенные мной банки с пивом – я купил китайское, – правда, на лавку незадолго до того был совершен налет, у хозяина не осталось ни цента, и пока мы разбирались со сдачей, банки успели согреться.

– Продолжай пока делать записи. Заставляй себя марать бумагу. Это все равно что поднимать чугунные гири. Полезно для сердца.

– Да не беспокойся ты. Я не притворяюсь. Не беспокойся, Фрэнк.

– Вместо того чтобы валять по утрам дурака, поднимать все эти штуки, развивать бицепсы, ты бы лучше исписывал километры и километры бумаги…

– Я знаю одного парня, который так и делал. Целые рулоны изводил…

– Это единственно стоящая школа. Надо затратить чертову пропасть энергии! Тебе, Натан, придется ссать кровью, прежде чем ты сможешь написать одну-единственную страницу, хоть сколько-то достойную прочтения. Я предпочитаю не рассказывать тебе сказки.

– А я бы и не хотел, чтобы ты рассказывал мне сказки, Фрэнк. Я вовсе не этого от тебя жду.

– Ну что ж, похоже, мы прекрасно поняли друг друга. Слушай, что я тебе говорю, слушай, и не пожалеешь. В этом низменном мире я могу гордиться только одним… Полагаю, я имею право сказать, что я – хороший преподаватель.

Фрэнк приготовил вкусные сэндвичи. Салат из огурцов, который он сдобрил сметаной и уксусом, был вполне съедобен. В каком-то смысле я испытывал облегчение. Я тянул с этим разговором, сколько было можно. Но теперь он состоялся. Теперь я знал, на каком я свете. Он не стал обнимать меня за плечи, целовать, прижимать к груди, осыпая всевозможными комплиментами. Случись нечто подобное, думаю, я бы ему не поверил, но мне бы это было приятно. Вся проблема с писательством как раз в том, что в конце концов начинаешь во все это верить. Но здесь-то и скрыта ловушка.

Мэри-Джо щурилась, сидя на солнце. Она сказала, что знает лавчонку, где я покупал пиво, что у хозяина рак кожи, что он всегда ходит в гавайских рубашках и что в этом году его грабят уже в третий раз.

– Точно, – сказал я, глядя, как она теребит в руках ломтик ветчины.

– А знаешь, чем они ему угрожали? Базукой!

– Как и раньше! О, черт! Надо будет этим заняться!

Но я действительно недостаточно поработал над тем, что написал. Фрэнк был прав. Я не приложил необходимых усилий. Этого следовало ожидать. Увы, следовало… Мы тогда вели дело о банде вымогателей, угрожавших взорвать не то супермаркет, не то детский сад, я уж и не помню. Возвращался я домой поздно, а Крис ничего не готовила, зато проводила в гостиной митинги или собрания генеральной ассамблеи, так что я совершенно не находил времени, чтобы посвятить этой работе всю душу. Работать в спальне было не на чем, и я устраивался на кухне, но приходилось отодвигать стул и как попало собирать листки всякий раз, когда очередной фанатик являлся туда, чтобы открыть холодильник и выхлебать мое пиво или сожрать мой хлеб и масло, да еще и был недоволен, если сыра там уже не оставалось. Да, то времечко мало подходило для редактирования.

– Отговорки придумываешь? Смеешься, что ли? Время – это первое, что не должно идти в счет. Надо как монах в монастыре: простираться ниц и проводить ночи без сна в поисках нужной фразы. Нечего плести, что тебе не хватало времени или что тебя отвлекали. Я слышу этот вздор тысячу раз на дню.

– Ты прав, Фрэнк, но они действительно собирались взорвать бомбу. У нас были ужасные дни, Мэри-Джо может подтвердить, а тут еще наложилась история с этой женщиной, которая