которые он получил, постоянно совершенствуясь, как самоучка, и, кроме того, опыт, приобретенный им в результате активной и многосторонней деятельности. Невозможно определить объем и качество этих знаний, потому что не менее удивляло его знание некоторых редких фактов и невежество в некоторых элементарных истинах. У него была прекрасная память, он выражался ярко и образно.
От других советских руководителей Хрущев отличался безудержной словоохотливостью, но в то же время, подобно им, любил использовать народные пословицы и поговорки. В то время это было довольно модно и служило доказательством тесной связи с народом. У него, однако, это получалось не так искусственно, благодаря естественной простоте и искренности поведения и манере говорить. Ему было присуще и чувство юмора. В отличие от сталинского юмора, который в основном был интеллектуальным и потому циничным, юмор Хрущева можно назвать типично народным и нередко почти что грубым, но он был живым и неисчерпаемым. Сейчас, когда Хрущев достиг вершин власти и находится под пристальным взглядом всего мира, можно сказать, что он тщательно выбирает позу и манеру выражения, но в своей основе он остался таким же. За нынешним главой советского государства и партии нетрудно распознать человека народных масс. И в то же время следует добавить, что он меньше других коммунистов-самоучек и недоучившихся ученых страдает от чувства неполноценности, то есть он не чувствует и ему не надо скрывать свое личное невежество и слабости за внешним блеском и обобщениями. Банальности, которыми изобилуют его высказывания, являются выражением настоящего невежества и механически заученных марксистских аксиом, но даже их он произносит убежденно и откровенно. Его язык и манера выражения охватывают более широкий круг, чем тот, о котором говорил Сталин, хотя он также обращается к той же самой – партийной – публике.
В своей не очень новой и не выглаженной генеральской форме он был единственным из советских руководителей, кто докапывался до подробностей, говорил о повседневной жизни рядовых коммунистов и граждан. Пусть будет понято: он делал это не с целью изменения, ас целью укрепления, усовершенствования существующих условий. Он вглядывался в проблемы и пытался решать их, тогда как другие лишь спускали из своих кабинетов приказы и получали отчеты.
Никто из советских руководителей не ездил в колхозы, за исключением отдельных случаев, когда надо было поприсутствовать на каких-нибудь празднествах или демонстрациях. Хрущев сопровождал нас в поездке в колхоз и, нисколько не сомневаясь в справедливости самой системы, не только чокался с колхозниками огромными стаканами водки, но и осмотрел парники, заглянул в свинарник и начал обсуждать практические проблемы. По дороге обратно в Киев он все время возвращался к вопросу о колхозах и откровенно говорил о недостатках.
Мы имели возможность в полном объеме наблюдать его исключительный практический ум на совещании экономических секторов украинского правительства. В отличие от югославских министров, его комиссары были прекрасно знакомы с проблемами и, что еще более важно, реалистически оценивали возможности.
Довольно низкого роста и коренастый, но тем не менее живой и шустрый, он был крепко сложен и представлял собой единое целое. Он быстро поглощал внушительное количество пищи – как будто хотел пощадить свои стальные зубы. Тогда как Сталин и его окружение производили впечатление гурманов, для Хрущева, как мне показалось, было все равно, что есть, ему важно было лишь наполнить желудок, как и любому прилежному работнику, если, конечно, у него есть на это средства. Его стол также был обильным – пышным, но лишенным индивидуальности. Хрущев не гурман, хотя он ел не меньше, чем Сталин, а пил даже больше.
Он обладал исключительной энергией и, как все практичные люди, огромной способностью приспосабливаться. Я не думаю, что он чересчур беспокоился бы по поводу выбора методов до тех пор, пока они приносили ему практические результаты. Но, как все известные демагоги, которые часто сами верят в то, что говорят, он счел бы нетрудным отказаться от непрактичных методов и с готовностью оправдывать эту перемену призывами к здравомыслию и стремлением к высшим идеалам. Он любил повторять поговорку: «В драке не переставай подбирать палки». Ему ничего не стоит оправдать применение палки даже тогда, когда нет драки.
Все, что я рассказал здесь, совсем не то, что следует рассказывать о Хрущеве сегодня. Тем не менее я передал мои впечатления от другого времени и попутно также мои дополнительные сегодняшние размышления.
В то время я не мог обнаружить никакого неодобрения Сталина или Молотова со стороны Хрущева. Когда бы ни заходил разговор о Сталине, он говорил о нем с уважением и подчеркивал тесные отношения с ним. Он припомнил, как накануне нападения немцев Сталин позвонил ему из Москвы и предупредил, чтобы он был настороже, потому что располагал информацией о том, что немцы могли начать свои операции на следующий день – 22 июня. Я привожу это как факт, а не для того, чтобы опровергнуть обвинения Хрущева в адрес Сталина, касающиеся неожиданности нападения Германии. Эта неожиданность стала следствием ошибки Сталина в политическом суждении.
Тем не менее в Киеве чувствовалась определенная свежесть – благодаря безграничной энергии и практичности Хрущева, энтузиазму Мануильского, красоте самого города, который своими широкими горизонтами, холмами, спускавшимися к мутной реке, напоминал Белград. Хотя Хрущев оставил впечатление силы, уверенности в себе и реализма, а Киев – осознанной и утонченной красоты, Украина утвердилась в моем сознании ассоциированной с потерей индивидуальности, с усталостью и безнадежностью.
Чем глубже я погружался в советскую действительность, тем больше множились мои сомнения. Примирение этой действительности с моей – человеческой – совестью становилось все более и более безнадежным делом.
Глава 3
Разочарования
1
Моя третья встреча со Сталиным состоялась в начале 1948 года. Это была самая значительная встреча, потому что проходила она накануне раскола между советским и югославским руководством. Ей предшествовали важные события и перемены в югославо-советских отношениях.
Отношения между Советским Союзом и Западом уже приняли очертания «холодной войны» между двумя блоками. Ключевыми событиями, которые привели к этому, по моему мнению, были отклонение Советским Союзом плана Маршалла, гражданская война в Греции и создание некоторыми коммунистическими партиями информационных бюро, Коминформов. Югославия и Советский Союз были двумя единственными восточноевропейскими странами, которые решительно выступили против плана Маршалла: первая – в большой степени исходя из революционного догматизма, а вторая – из опасений того, что американская экономическая помощь могла пошатнуть империю, совсем недавно созданную военным путем.
Как делегат Югославии на съезде Коммунистической партии Франции в Страсбурге, я оказался в Париже как раз в то время, когда Молотов вел с западными государствами переговоры, касающиеся плана Маршалла. Молотов принял меня в советском посольстве, и мы договорились бойкотировать план Маршалла, а также пришли к согласию в критике французской партии с ее так называемой «национальной линией». Молотов проявил особый интерес к моим впечатлениям от съезда и обратил внимание на периодическое издание «Нувель демократа», редактором которого был Жак Дюкло и которое претендовало на выражение общих взглядов коммунистических партий: «Это не то, что необходимо и что следует делать».
Касаясь плана Маршалла, Молотов поинтересовался, не стоит ли созвать конференцию, в которой приняли бы участие и восточные страны, но только по пропагандистским причинам, с целью воспользоваться рекламой, а потом в удобный момент покинуть конференцию. Я не был в восторге от такого варианта, хотя не стал бы возражать, если бы на нем настаивали русские; такова была позиция, принятая правительством моей страны. Однако Молотов получил из политбюро в Москве послание о том, чтобы он не соглашался даже на это.
Сразу же по возвращении в Белград я узнал, что в Москве должна состояться конференция восточноевропейских стран с целью выработки позиции в отношении плана Маршалла. Я был назначен представлять Югославию. Действительной целью конференции было оказание коллективного давления на Чехословакию, правительство которой не возражало против участия в плане Маршалла. Советский самолет уже ждал на взлетной полосе в Белграде, но на следующий день я не улетел, так как из Москвы пришла
