Лирика

«Что значит время и пространство для художника? Когда мы размышляем на эту тему, то ищем ответ, как правило, у философов, реже — у поэтов.

Напрасно!

Именно поэты дают нам точные образные формулы; среди них, думается, не затеряется и та, что мы находим у Алексея Прасолова:

— Что значит — время?
Что — пространство?
Для вдохновенья и труда
Явись однажды и останься
самим собою навсегда.

Сказано в стихотворении «Пушкин» (1968), заключительные строки которого звучат по-прасоловски неожиданно и мудро:

Мне море тёплое шумит,
Но сквозь михайловские вьюги.

Это значит: мир открывается поэту как дар через живое противоречие жизни, «восторг и боль обид». Через Судьбу.

Явление настоящего поэта всегда окружено тайной, всегда неповторимо. Подобно тому как стихотворение — это живой организм и его невозможно повторить, так же невозможно повторить и судьбу автора.

Не так много найдётся русских поэтов, у которых трудность судьбы вошла бы в само «вещество существования» человека, как это было у Алексея Прасолова, оставив неповторимый отпечаток на словесной походке стиха: «шершавый шорох слов моих». Он шёл, оступаясь и падая, тёмными, запутанными дорогами жизни, прежде чем душа вышла к «лабиринтам света» — и поэзия явилась как «сны очищенной земли».

А в нём видели изгоя, отверженного, «проклятого» поэта — пил по горестной российской привычке, дважды сидел в тюрьме в 1961–1964 годы (как говорил мне А. Твардовский, который помог ему досрочно выйти на волю, напечататься в «Новом мире» (1964, № 9) и издать книгу «Лирика» в «Молодой гвардии» (1966), по этой причине должно сидеть пол-России), но откуда же бралось это гордое, свободолюбивое ощущение своего высокого предназначения в мире:

И ударило ветром, тяжёлою массой,
И меня обернуло упрямо за плечи,
Словно хаос небес из земли подымался,
Лишь затем,
чтоб увидеть лицо человечье.

Его причисляли к «тихим лирикам» (Рубцову, Жигулину, Передрееву, Казанцеву и др.), но он вряд ли им был, так явно выламываясь из «обоймы», «поколения», «ряда»: уступая «тихим», быть может, в музыке стиха, он превосходил их мощью, глубиной, силой мысли, той по-тютчевски трагической мысли,

чья смертельная сила
уже не владеет собой,
И всё, что она осветила,
Дано ей на выбор слепой.

Если к кому-то или чему-то принадлежал Прасолов, то к сообществу стихий; он был из породы сокровенных людей его земляка Андрея Платонова — именно в тех же самых местах Воронежской области — Анна, Хохол, Репьёвка, река Потудань, где неприкаянно бродили герои писателя, пролегали маршруты и районного газетчика Алексеева (псевдоним Прасолова); только в отличие от платоновских героев, безъязыко страдающих от немоты, человек, сидевший в Прасолове, уже обрёл невероятной ценой слово, речь:

Но вот он медленно встаёт —
И тот как будто и не тот:
Во взгляде — чувство дали,
Когда сегодня одного,
Как обречённого, его
На исповедь позвали.

Чувство обречённости вошло с рождения:

мир в ощущении расколот:
От тела матери — тепло,
От рук отца — бездомный холод.

Будущий поэт родился 13 октября 1930 года в селе Ивановка под Россошью, в крестьянской семье. Мать неграмотна. Когда он был ещё ребёнком, отец оставил семью и вскоре погиб на фронте. Жил с матерью и отчимом, нянчил младшего брата.

Он рано научился спрягать жестокие глаголы войны. Он видел над головой крылья с чёрно-белыми крестами, слышал звук чужих моторов, запомнил навсегда взрыв первой бомбы, испытал торжествующее чувство мести, когда с другими мальчишками подбил немецкий танк.

Впоследствии он признается: многое, что ему было нужно для поэзии, он взял из того опыта жизненных впечатлений — и суровый реализм картин и сюжетов, и точность образов и деталей, и графику строгих чёрно-белых тонов. Но этого было мало. Всего того, что поэту иного склада хватило бы не на одну поэму или повесть, для построения его личного, прасоловского художественного пространства было недостаточно.