Ты своих лабиринтов не помнишь И надолго двоих разведёшь. Так легко — по подземному кругу, Да иные круги впереди. Фонарём освещённую руку Подняла на прощанье: «Иди…» Не кляни разлучающей ночи, Но расслышь вековечное в ней: Только так на земле нам короче, Только так нам на свете видней.
28 марта 1966
' Уже огромный подан самолёт '
Уже огромный подан самолёт, Уже округло вырезанной дверцей Воздушный поглощается народ, И неизбежная, как рифма «сердце», Встаёт тревога и глядит, глядит Стеклом иллюминатора глухого В мои глаза — и тот, кто там закрыт, Уже как будто не вернётся снова. Но выдали — ещё мгновенье есть! — Оттуда, как из мира из иного: Рука — последний, непонятный жест, А губы — обеззвученное слово. Тебя на хищно выгнутом крыле Сейчас поднимет этой лёгкой силой, — Так что ж понять я должен на земле, Глядящий одиноко и бескрыло? Что нам — лететь? Что душам суждена Пространства неизмеренная бездна? Что превращает в точку нас она, Которая мелькнула и исчезла? Пусть — так. Но там, где будешь ты сейчас, Я жду тебя, — в надмирном постоянстве Лечу, — и что соединяет нас, Уже не затеряется в пространстве.
1966
' Скорей туда, на проводы зимы! '
Скорей туда, на проводы зимы! Там пляшут кони, пролетают сани, Там новый день у прошлого взаймы Перехватил веселье с бубенцами. А что же ты? Хмельна иль не хмельна? Конец твоей дурашливости бабьей: С лихих саней свалилась на ухабе И на снегу — забытая, одна. И, на лету оброненная в поле, Ты отчуждённо слышишь дальний смех, И передёрнут судорогой боли Ветрами косо нанесённый снег. Глядишь кругом — где праздник? Пролетел он. Где молодость? Землёй взята давно. А чтобы легче было, белым, белым Былое бережно заметено.