– Как же сделать так, чтобы они меня к себе домой пригласили? Как же их на эту глупость сподвигнуть?
Князь прикусил губу, размышляя, и наконец у него появилась одна хитрая, но вполне осуществимая идея.
– Илья! – поднялся со шкуры Андрей. – Коня мне оседлай! И сам собирайся. Изя пусть юрту пока посторожит. Мало ли что…
В Арский лес после тщательных облав, случившихся в последние дни, заезжать можно было без опаски. Князь с холопом углубились в него очень далеко. Так далеко, что повисший над Казанью ливень стал обычной осенней свежестью, а грохот пушек казался небольшим летним громом. Здесь продолжали жить в привычных хлопотах лесные жители – шурша в траве, прыгая по веткам, собирая орешки и ягоды и роя на зиму глубокие уютные норки. И только вездесущие сороки, взмахивая черными крыльями и покачивая длинными хвостами, громко предупреждали:
– Чужой, чужой, чужой!
– Стой… – Андрей, заметив на одной из прогалин камень с относительно ровным верхом, натянул поводья, спешился, снял чересседельную сумку. – Илья, прими поводья да отойди в сторонку. Подожди и проследи, чтобы меня никто не потревожил.
– Иной ворог так тихо ходит, что издалека и не услышишь, – предупредил холоп.
– Ничего, ты постарайся. Но меня не тревожь. У меня тут идет своя собственная маленькая война. Понял?
– Как скажешь, княже… – пожал плечами Илья.
– Вот и ступай.
Андрей достал из поясной сумки серебряный алтын, тщательно вытер его об одежду, а потом так же тщательно обтер монетой свой нос. Пот и сало – естественное продолжение человеческого тела. Суть от сути, плоть от плоти. Причем – никаких заговоров. Просто плоть – которой на монетах и так всегда предостаточно.
Князь выложил монетку на край камня, зачерпнул из сумки проса, омыл им свое лицо:
– Тебе кланяюсь, Сварог, дед мой по крови, породитель земли нашей и корня русского. Ты создал травы и деревья, ты создал птах и зверей земных, ты родил людей и богов первых. Из единого корня выходим, единой пищей сыты, в единую землю уходим. Дозволь, дед, иным глазом на мир глянуть, иным крылом взмахнуть, иным голосом заговорить. Отдай твари земной мою плоть, мою силу, мою сытость – отдай мне ее волю… – выдохнул ученик древнего волхва в просо последние слова и осторожно рассыпал его поверх камня. Сам же отошел на полсотни метров, сел спиной к полянке и откинулся спиной на дерево, стараясь удержать постоянный контакт с теми крохотными частицами самого себя, что остались лежать на свету.
Сорока примолкла, проводив человека внимательным черным глазом, спорхнула вниз, потопталась вокруг камня, выискивая возможную ловушку, ничего не заметила, подобралась ближе и принялась торопливо клевать оставленное угощение.
Андрей вздрогнул от неожиданного рывка, расслабился, представляя, как уходит в птичий желудок, как растекается по жилам маленького крылатого существа, как становится частью ее тела, ее мышц, ее гибкой шеи и головы, ее глаз.
Поляна для сороки казалась местом странным и округлым, словно она смотрела на мир из середины шарообразного аквариума. Ни переда, ни зада – сразу все вокруг, и постоянно качается. Небо, земля, кончик клюва и хвост.
А если голову повернуть и одним глазом на камень глянуть?
Ой, какая блестящая штучка! Почему бы ее не взять и не отнести подальше, в безопасное место? Слабая воля лесной пичуги не могла устоять против воли человека. И не просто человека – прошедшего хорошую тренировку ученика древнего, как мир, Лютобора.
Впрочем, для сороки такой проблемы, как подчинение чужим приказам, не существовало. Она испытывала желание поступать именно так, а не иначе, как свое собственное: по своему хотению подобрала монетку, по своему хотению полетела с ней в сторону Казани, по своему хотению опустилась перед калиткой десятого по правую руку дома улицы и громко застрекотала, переворачивая блестящий кругляшок с боку на бок.
Птичье внимание всегда было и остается одной из главных магических примет. То голуби смерть принесут, то сорока письмо, то галка несчастье. Посему без внимания клекот не остался – дверца отворилась, наружу выглянула морщинистая старуха в истрепанном и засаленном халате. Сорока испуганно взлетела на конек дома напротив, снова заклекотала, склонила набок голову. Старуха погрозила ей кулаком, глянула под ноги, несколько мгновений поколебалась, провела ладонью над монетой, потом сгребла ее в кулак и возвратилась в дом.
– Есть! – довольно ухмыльнулся Зверев. – Глупая жадность всегда будет главной бедой человечества. Никакие стены, запоры и уговоры от нее не спасут. Лети, птичка, обратно, я тебе проса насыплю. У нас еще три адреса. Ты сегодня будешь сытой, а я довольным.
Хоть и стремителен птичий полет – ан и Казань не близко. Четыре адреса, четыре путешествия – почти восемь часов общих стараний. Обратно в юрту Андрей и его холоп вернулись уже в сумерках. Подкрепившись, верные воины князя Сакульского легли у порога его походного дома, а ученик чародея еще долго смотрел в огонь очага, дожидаясь любимого времени всех колдунов – часа полуночи.
Все прочее было довольно просто – хотя, наверное, и подло. Закрыть глаза, дотянуться до малого кусочка своей плоти, лежащего в чужой мошне, вобраться в него всей силой и душой, раскрыться там, далеко-далеко, в чужом доме, выпрямиться, оглядеться.
Интересно, как он выглядел там, внутри чужого дома? В виде человеческого полупрозрачного силуэта или слабого дымка? Или вовсе никак не проявлял своего существования… Просто почуявшая неладное кошка зашипела и вздыбила шерсть, полегли на подоконнике цветы, повеяло по комнате прохладным ветерком.
Ведьмы спали в одной комнате, хотя и на разных полатях. Чародей склонился над одной. Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох… При выдохе он с силой втянул в себя ее расслабленно выпускаемую энергию, втянул так,
