Михаил Иванович выронил саблю и приоткрыл рот, словно хотел что-то ответить, но забыл что. Князь Старицкий довольно ухмыльнулся, боярин же Кошкин возмущенно зарычал, подпрыгнув в кресле:
– Да ты никак обезумел, Андрей Васильевич?! Князь Воротынский первым и духовную царскую принял, и царевичу Дмитрию присягнул, и крест для целования царским именем держал! И он, и я верны царю остались. Князья Иван Феодорович Мстиславский, Дмитрий Палецкий, Иван Васильевич Шереметев, Михайло Яковлевич Морозов, Иван Пронский-Турунтай. Все они по воле Иоанновой пошли. Зато князья Петр Шенятев, Иван Пронский, Симеон Ростовский да Дмитрий Немой-Оболенский по наущению князя Старицкого в измену кинулись. И вот эти змеи, государем из грязи возвеличенные, пригретые и возлюбленные, в миг тяжкий Иудиным путем пошли, царю изменили, его сыну креста целовать не стали! – Дьяк ткнул саблей в сторону Адашева и Сильвестра.
– Оба?! – только и крякнул Зверев. – Ничего себе! Вот теперь я знаю, Иван Юрьевич, кто в прошлый раз яд государю подсыпал. Но только больше не понимаю, кто сие заказывал…
– Да как ты смеешь, княже?! – встал со своего места Сильвестр.
– Вот он, – вытянул руку Андрей. – На воре и шапка горит.
– Пусть сказывают, – спокойно разрешил от окна князь Старицкий. – Ныне их пока время. Да недолго осталось.
– Ах да, – кивнул Зверев и направился к двери, что находилась за креслом дьяка Кошкина.
– Куда?! – Владимир Андреевич сорвался со своего места, но боярин Иван Юрьевич и князь Воротынский кинулись ему наперерез.
Адашев было вскочил, но махнул рукой и сел обратно. Боярин Поливанов положил руку на саблю и тоже закрыл князя Сакульского от недруга.
– Куда?! Меня, брата царского, к постели не пускают, а его, заморыша безродного…
Зверев открыл дверь и тут же плотно притворил за собой, начисто отрезав все шумы.
Правитель всея Руси лежал на большой, примерно четырехспальной постели под низким балдахином. Глаза оставались полуоткрыты, дыхание мелким, кожа – бледнее снега, и выглядел он не на двадцать три года, а на все шестьдесят.
У изголовья читал с пюпитра требник молодой священник. Видимо, тот самый отец Михаил, что принимал исповедь.
Андрей наклонился над умирающим, торопливо содрал с рук все кольца и перстни, сунул батюшке:
– Святая вода у тебя есть? Беги в храм немедля и золото это в святую воду брось. Проклятие на нем. Считай, дар это храму от государя. Но только сперва освятите золото. Не то и на вас оно погибель принесет. Давай же, беги, беги, беги…
Он вытолкал попика наружу, сам скинул пояс с оружием, вогнал нож в косяк у створки вместо несуществующего засова и для надежности расклинил щель саблей. Потом подошел к постели, достал из поясной сумки заговоренный кисет, свечи, мелок и немного кладбищенской земли.
– Да, на простынях ничего не нарисуешь, – постоял возле постели ученик чародея. – Придется лезть в пыль.
Забравшись под низкий дощатый каркас кровати, князь нарисовал посередине, под телом царя, соломонову звезду, в центре высыпал горсть суглинка, зажег в вершинах свечи.
– Главное, чтобы постель не занялась, – перекрестился он и тут же снял крест. Подержал в руке – и надел обратно. Лютобор сказывал, что нужен любой заговор, защищающий от порчи. Так почему бы не использовать христианский?
– Изведите страх и презренье, от людей гоненье. Возьмите мои скорби, возьмите мои печали, возьмите мои беды, – начал он, торопливо крестясь. – Выгоняю из дома сего всякого нечистого духа именем Господним, духом Святым, крестом животворящим, травою лютой, молитвами Святых, отсылаю адского князя. Выведи из жилища своего нечистого духа и дай опять старому хозяину, прибери на свои прежния руки, пошли его в черную глубину, заключи его навеки в черной глубине тремя ключами железными, тремя замками булатными, запечатай его тремя печатями Соломоновыми, заключи его тремя заклятиями Господними. Пойди, нечистый дух, в свое место, где был и куда тебя Господь Бог, Иисус Христос послал и где тебе велел жить – в бездну преисподнюю, в землю пустую неделанную, туда и поди, там и живи, а жилище сие оставь навсегда, отныне и довеку. Приходи, ночь темная, забирай духа черного за черные топи, за черные боры, в черную мглу. Аминь.
Иоанн забился в судорогах, изогнулся дугой – и вдруг выпустил нечто, похожее на колечко сигаретного дыма. Дуновение дрогнуло, покачалось и нырнуло вниз. Зверев упал следом, поскорее сгреб землю в мешочек, затянул узел и потушил свечи, над которыми уже появились черные пятнышки.
– Что… – послышался кашель. – Что здесь происходит?
Князь Сакульский выполз из-под кровати и увидел, что болящий уже сидит в постели, опираясь на руки.
– Ничего страшного, все позади, – выпрямился и отряхнулся Андрей. – На тебя и на твою семью напустили порчу. С тебя я ее теперь снял, осталось снять с жены, дочери и сына.
– Ты занимался колдовством? – Правитель всея Руси как-то изменился в голосе. Вроде слегка осип. – Чародействовал в моей опочивальне?
– Была порча. Ты болел. Я тебя вылечил, – медленно и раздельно повторил князь.
– Ты спасал плоть, но губил бессмертную душу!
– Чего с ней сделается? – пожал плечами Зверев. – Причаститесь и исповедуетесь, Бог простит.
– Не богохульствуй! Господь посылает нам испытания для их преодоления, а не ради искушения язычеством и колдовством! Молитвой от порчи и наветов спасаться надобно, молитвой и постом! Твое чародейство ныне мне во имя спасения души искупать епитимьей суровой придется.
– Может, все же лучше живым искупать, нежели мертвым смириться? – осторожно намекнул князь.
