«Весь Дон достанется России, – тут же щелкнуло в голове Андрея. – Есть ради чего поторговаться и войну начинать. Однако Иоанн-то не токмо внешне возмужал. Он ныне в делах последователен и целеустремлен».
Но вслух Зверев сказал совсем другое:
– Ты зря пытаешься опереться на изменников и лжецов, государь. Натура уродов таковых неистребима. Они умеют только изменять. Их пособничеством тебе никогда не удастся заключить добрых союзов и победить врагов. Они способны только разорять, но никак не строить.
– Это ты словами добрыми вред изрядный причиняешь, князь! – У государя на щеках заиграли желваки. – Мне для союза с королями христианскими отношения добрые необходимы! Ты же Русь в войну с орденом христианским втравить пытаешься и меня с оными рассорить!
От земель сих жалких прибытка мне никакого, но вот союз противоосманский из-за них рухнуть может! А ты, Даниил Федорович? Хоть теперь ты постиг, как добрые слова, от смутителей души происходящие, вред приносят? Сказывал же я: не воевать! Бунтарей успокоить посылаю!
– Боярин Адашев хоть какую-то победу принес, государь, – защитил друга Зверев. – От князя Старицкого тебе подобного никогда не дождаться! Ты дашь мне людей, государь? Я стану драться по- настоящему и клянусь: принесу тебе на блюде голову османского султана!
– Нечто ты не слышал, меня, Андрей Васильевич? – удивился Иоанн. – Будет война с османами, будет! Но не сейчас. Потерпи, придет час мести.
– Все это сказки и прожектерство, государь. Кровь же требует отмщения! Я ухожу воевать с османами немедля! Могу ли я получить от тебя помощь, государь, или мне придется сражаться одному?
– Твою бы горячность, княже, да на пользу общую оборотить, – покачал головой Иоанн. – Пойми же, Андрей Васильевич, в страданиях душа мужает. Господь посылает нам испытания, дабы мы прошли чрез них и честь свою не уронили. Прояви терпение, как я проявляю. Не сдавайся искушению, как я не сдался. Перенеси удар сей с достоинством, и Господь вознаградит тебя на земле или на небе. Утрата твоя велика, но долг служения Отчизне выше личных горестей! Ныне Русь затевать ссору с османами не должна. Рано.
– Прости, государь. Сила души твоей велика. Я же слаб и устоять перед искусом не способен. Я слаб, и я ухожу сражаться.
Андрей отвесил Иоанну четкий поклон, быстро вышел из комнаты и побежал вниз по лестнице.
– Глупец, – укорил он сам себя. – Разве можно было ожидать, что царь решится на войну с Османской империей? Бред горячечный. – И тут же оправдался: – Но попытаться стоило. Кто, кроме самого Иоанна, знает о царских замыслах? А не вышло – так хоть уверен теперь, что упущенных возможностей у меня нет.
Тайная война
В Москву Андрей вернулся на Воздвиженье,[27] в день, когда по всей Руси начинались «капустники». В деревнях убирали капусту, устраивали капустные вечера: все от мала до велика собирались вместе, чистили кочаны, рубили их для закваски и засолки – перешучиваясь, рассказывая истории, подкалывая друг друга, а кто в подходящем возрасте – то и заигрывая. Но князю было не до веселья. В память об отце он имел твердое намерение отправиться на юг, в Крым и поставить там всех на уши – да так, чтобы татары раз и навсегда забыли дорогу в русские земли. Хотя пока не представлял себе, как именно это сделать и с чего начать. К тому же, холопы в Москву не торопились, и под рукой у него пока имелось всего три человека: Пахом и двое из числа отцовских воинов – те, что из-за болезни не ушли с боярином Лисьиным в ополчение.
Но еще до сумерек в ворота дворца постучали. Удивленный позднему визитеру, Зверев вышел на крыльцо без посоха и без шубы. В таком прескверном настроении на условности и этикет князю было совершенно наплевать. Створки разошлись – и Андрей невольно сбежал на несколько ступеней вниз:
– Даниил Федорович? Откуда, какими судьбами? Ты же при государе оставался!
– Слава Богу, ты еще здесь, – облегченно перекрестился боярин Адашев. – Я уж боялся не нагнать.
– К чему нагонять-то? Вроде, все ясно, как в аквариуме. У вас политика, у меня война. Дождусь холопов и поеду османов бить.
– А мне не подсобишь?
– Прости, Даниил Федорович, – покачал головой Зверев. – Говори, чего хочешь, доказывай, что угодно, но истреблять душегубов я отправлюсь все равно.
– Так и я туда же еду!
– Куда? – от неожиданности даже не сообразил Андрей.
– Османов бить.
– Помочь мне хочешь?
– Нет, – мотнул головой боярин. – То есть да… То есть, нет… – И, окончательно запутавшись, рубанул рукой: – В общем, по царскому поручению.
– Э-э… – Зверев так ничего и не понял. – По царскому поручению… Куда?
– Османов бить.
– Так ведь государь… Ой, прости Бога ради, Даниил Федорович. Заходи в дом, пивка со мной выпей, рыбкой закуси. Чего на пороге стоять?
Перейдя в трапезную и запалив свечи, бояре уселись рядом за столом. Андрей налил гостю шипучего пива, придвинул ближе лоток с заливным линем и блюдо мелких копченых уклеек.
– Сделай милость, Даниил Федорович, повтори еще раз, о чем ты мне поведать хотел?
– Пусть даст Бог здоровья государю нашему, Иоанну Васильевичу, и долгие лета, – начал боярин Адашев, прихлебнул пива, очистил одну рыбку и продолжил: – После твого ухода, Андрей Васильевич, государь немало слов изрек о своеволии княжеском и о твоем сему примере. Он велит одно, ты творишь другое, он приказывает, ты все поперек. И где тут воля царская? Кто на Руси правитель? Гневался, в общем. Однако же опосля дал мне поручение особое, тайное, как липу доверенному и немало ужо знающему. Он ведь нам с тобой, княже, изрядно тогда рассказал. Зачем же лишним людям тайну открывать, коли уж надежный боярин средь доверенных оказался?
Зверев кивал в ответ, ожидая, когда гость перейдет к сути дела.
– Тут и поручил мне государь дело важное сотворить, о коем никому иному знать не положено.
– А я?
– Ты и так… – отмахнулся Адашев. – Стало быть, поручение таким будет. Надобно нам в Угличе пятнадцать стругов от корабельщиков принять. Опосля от купцов по уговору товар мы забрать должны, на склады тамошние завезенный. И отплыть вниз по Волге до Царицына.[28] Там через Калачинский волок корабли на Дон перетащить и казакам с рук на руки передать.
– Ну, вы спохватились! – Зверев глянул на запястье, где у него уже много-много лет не было никаких часов. – Сейчас конец сентября. На Волге к началу декабря лед уже устанавливается. Когда ты все это успеешь? Раньше не могли вспомнить?
– Пока лето и тепло, княже, – перешел на шепот боярин, – казаки донские на османов нападают, в походы ходят, татар крымских бьют. Посему припас им надобно перед самым Покровом передавать, когда они в остроги свои возвертаются. Дабы забота царская прилюдно проявлялась. Ну, и чтобы не пропало ничего, пока атаманы и рати в нетях гуляют.
– Что-то не слыхал я про подвиги сей братии, – покачал головой Зверев.
– Так и государь сим недоволен! – кивнул Адашев. – Нам поручено недовольство его донести, что слабо они ворогов веры христианской беспокоят. Нет деяний таковых, чтобы султан османский и хан крымский в печали впали горестные. Наказ мы должны дать казакам сил не жалеть и зря хлеба царского не проедать.
– Мы – или ты, боярин?
– Дык, княже, – залпом осушив кубок, стукнул им о стол гость. – Как сие все государь до меня довел, я враз про тебя и вспомнил. Ты ведь немало судов по Волге сплавил, когда Свияжск строил возле Казани, опыт имеешь знатный. Опять же, Андрей Васильевич, ты ведь туда, на юг собрался – османов бить. Отчего бы тебе со мною вместе делом сим не заняться?
– И что Иоанн?
– Сказывал, своеволен ты больно и на дело сие согласия не дашь. Но коли будет мое такое везение, так
