Ставрос выпрыгнул из кресла, сразу же придя в ярость, и в два длинных прыжка оказался у бара.
– Сколько раз говорить тебе, Индоника, – здесь что-то вроде моего личного кабинета. Общедоступная вечеринка за дверью. Не смей приводить незнакомцев в мой личный кабинет без специального приглашения.
Он грубо схватил Дойла за локоть и подтолкнул к двери:
– Выходи, приятель.
Дойл отдернул локоть.
– Мне нужно поговорить с Дойлом, – сказал он довольно громко, чтобы Дойл услышал.
Грек бросил взгляд на диван. Дойл не пошевелился и не обернулся.
– Он сейчас занят.
– Это очень важ… – начал Дойл, но Грек уперся руками ему в грудь и толкнул. Дойл налетел на стойку бара, стаканы для виски стукнулись друг об друга с хрустальным звоном.
– Эй, Дойл, – позвал Дойл. – Меня прислал О'Мара.
Мужчина на диване заметно напрягся, мышцы на его плечах затвердели. Потом он медленно повернулся.
6
Два Дойла вышли в вестибюль, опустевший в последние минуты перед главной схваткой. Эскалаторы ползли с глухим бряцающим звуком на всех семи уровнях. Даже Крошка, дежуривший у бархатного каната, покинул свой пост.
– Говори, что надо, и побыстрей, – прорычал Дойл с знакомым акцентом парней из Коннахта.[155] – Я поставил пару фунтов на этот бой и не намерен пропустить его из-за Старого Фрукта или кого-либо еще.
– Боюсь, в ближайшем будущем ты многое пропустишь, – сказал Дойл и рассказал об О'Маре, о Фини, курящем сигарету внизу, в темном салоне «мерседеса», припаркованного где-то под «Ареной солнечного побережья», там, где обитают лишь крысы размером с собак и бомжи. Об Иисусе, который ждет где-то в блочном домике, на кровати, аккуратно разложив на полотенце инструменты для пыток и слушая, как тихие воды залива плещутся о грязный берег.
Дойл слушал, постепенно бледнея. Он был примерно того же роста, что и Дойл, возможно, немного шире в плечах, но с такими же темными волосами, со спокойным, зовущим взглядом молодого Митчума и таким же немного искривленным носом. Они могли оказаться братьями или кузенами. В этот вечер он был одет как щеголь: гуайябера[156] с ярким цветочным орнаментом, серебристо-серые брюки и дорогие итальянские кожаные туфли на босу ногу.
– Этот человек, Иисус, – сказал он, когда Дойл закончил, – он разговаривает?
– Не совсем, – ответил Дойл. – Он мычит. Он кажется тупым, медлительным…
– Нет, – прервал его Дойл, дрожь пробежала по всему его телу. – Он не медлительный, совсем нет. Он смертельно быстр, как змея.
– Так что ты собираешься делать? – спросил Дойл.
– Нет, что ты собираешься делать, парень? – сказал Дойл. Тут до них донесся приглушенный рев стадиона. Боксеры вышли на ринг. Дойл покосился на дверь и начал пятиться. – Как я уже сказал, я поставил пару фунтов…
– Минуточку, – оборвал его Дойл. – Я проделал этот путь из Виргинии с двумя головорезами, протирая зад, чтобы ждать, когда ты узнаешь счет? Ты должен оказать мне услугу.
– Какую услугу? – подозрительно спросил Дойл.
– Мне нужно, чтобы ты помог мне затащить человека в багажник. Ты с этим справишься?
– Мертвого?
– Живого, к сожалению, – ответил Дойл. – С мертвым я бы справился сам.
Дойл колебался.
– Как насчет того, чтобы сначала посмотреть бой?
Дойл кивнул, соглашаясь, и они оба прошли обратно в VIP-VIP-ложу Грека. Первый раунд еще не закончился. Зрители толкались возле окна. Индоника и девицы Дойла прыгали на своих «трахни-меня» каблуках, пронзительными воплями подбадривая громадное изображение Флеминга на гигантском телеэкране. Было видно, как на его лбу появились крупные капли пота. С первого взгляда борьба казалась равной: боксеры танцевали друг вокруг друга, делая элегантные выпады в пустоту. Но темная плоть Флеминга быстро стала влажной, а Эспозито оставался спокойным и сухим, как пудра.
Грек упал в свое глубокое кресло и застыл, прижав пальцы к подбородку. Женщины кричали до хрипоты. Дойл прошел и занял свое прежнее место на диване как раз в тот момент, когда прозвучал гонг и раунд кончился.
– В следующем раунде смотри, как бы Эспозито не добил его, – сказал Дойл Греку.
Грек покачал головой.
– Это победа по очкам, друг мой. Эспозито, конечно, но по очкам. И я бы сказал, что она требует времени.
– В следующем раунде, – ухмыльнулся Дойл. – Нокаут. Хочешь поднять ставку до тысячи?
Грек провел желтым от никотина пальцем по влажной нижней губе.
– Идет, – сказал он. Потом посмотрел через плечо на Дойла, который стоял, облокотившись на стойку. – Ты еще здесь? – крикнул он угрожающе.
Дойл подошел и сел на подлокотник дивана.
– Так получилось, что я друг Дойла, – сказал он. Грек поднял бровь.
Дойл кивнул.
– Он проделал длинный путь, чтобы оказать мне добрую услугу.
Казалось, Грек расслабился.
– Тогда ты здесь желанный гость. – Он протянул руку, и Дойл пожал ее. Потом прозвучал гонг, возвещая о втором раунде, Эспозито стремительно выскочил из своего угла с видом человека, намеренного положить конец вредной привычке. Флеминг шатался под его напором и, под мощный рев со всех сторон, был брошен на канаты. Затем он упал на одно колено, сбитый классическим сочетанием левого хука и апперкота. Эспозито отскочил, с трудом дыша. Флеминг встал на счет «три», но раунд завершился, а под левым глазом Флеминга внезапно появилась бордовая шишка величиной с яйцо.
– Он ранен! – почти в истерике вопила Индоника.
– Они должны остановить бой! – кричала какая-то другая женщина, стуча кулаком по толстому стеклу. – Остановите бой! Остановите бой!
Грек улыбнулся.
– Они думают, это по-настоящему, – устало сказал он.
Тут же на ринг вышел рефери и объявил технический нокаут. Он взял руку Эспозито, поднял в воздух, и по толпе прокатился нестройный гул.
Грек с досадой махнул рукой.
– Технический нокаут. Что нам с этим делать? Дойл поднялся с дивана.
– Не чистая победа и не по очкам, – сказал он, – но я правильно угадал раунд. Что скажешь, если мы поделим разницу?
Греку вроде бы понравилось это предложение. Он достал откуда-то пачку купюр, выудил четыре банкноты по тысяче долларов и молча отдал Дойлу. Народ потянулся к двери, из VIP-ложи уже слышались громкие звуки хип-хопа.
– Ты нашел своего Дойла, – Индоника шутливо хлопнула Дойла по руке, – теперь пойдем потанцуем?
– Я бы с удовольствием, – ответил Дойл с сожалением в голосе. – В следующий раз.
Индоника метнула в него чувственный прощальный взгляд, который почти заставил его покраснеть, повернулась, вильнув бедром, и испарилась.
Через минуту VIP-VIP-ложа Грека опустела, в ней остались лишь сам Грек и оба Дойла.
– Друг мой, полагаю, ты уезжаешь, – печально сказал Дойлу Грек.
Дойл положил тысячедолларовые купюры в карман своей гуайяберы.
– Не говори чепухи, Ставрос, – сказал он, не глядя Греку в глаза.
