сторон, — и за его сбор и отправку отвечало сразу несколько военачальников. Так что мог продать любой из них.
— Ну, ладно, — не стал «педалировать» этот вопрос Ларин, переводя взгляд с лица Тармана в окно, из которого было видно такое близкое море, — найти предателя, твоя задача. А моя, — побыстрее добраться до царя. Он ждет меня с кораблями.
— Так может быть, Ал-лэк-сей, мы вместе лучше послужим нашему царю, чем по отдельности? — хитро прищурился бородач, — у меня есть зерно, но мало боевых кораблей. А тебе как раз нужно плыть к царю. Так, может быть, ты согласишься заодно доставить Иллуру зерно?
— А почему его не отправить посуху? — вдруг подумал Ларин, вновь переводя взгляд с моря на своего собеседника, — зачем рисковать, отправляя зерно по морю, если царь все равно стоит у перекопа?
— Армии Иллура предназначается только часть зерна, — терпеливо пояснил Тарман, — остальное нужно морем доставить в осажденную Ольвию.
— Осажденную? — не поверил своим ушам Ларин, — сарматы уже и Ольвию осадили?
— Война идет по всем нашим границам, — проговорил комендант Херсонеса, — сарматы собрали большую армию и атаковали по суше много наших городов, в том числе и Ольвию. Только до Тиры еще не добрались. Хвала богам, ни одной большой крепости, еще не захватили, царь не позволил, и в Крым не прорвались. От злости Гатар лишь пожег наши пашни вдоль берега, но сил у него еще много.
— Хотят уничтожить главные верфи, — смекнул Ларин, словно, размышляя сам с собою и пропустив мимо ушей последние слова коменданта, — чтобы лишить Иллура флота. Римляне, небось, надоумили, — сарматам наш флот без надобности, они по морю не плавают.
Во время этих размышлений адмирал застыл с куском мяса в руке, но, приняв внезапное решение, поднял глаза на Тармана.
— Ну, ладно, уломал. Давай твое зерно, доставлю его по морю к царю под охраной своих кораблей. Но уж дальше, — как он решит. Пошлет в Ольвию, поплыву, а нет, кто другой доставит.
— На то и царь, чтоб решать, — обрадовался Тарман, подливая вина своему гостю.
Переночевав за стенами прекрасно укрепленного города, выдержавшего в давние времена не один штурм скифской армии до захвата и, несмотря на это, сохранившего почти все греческое величие в архитектуре, Ларин был готов следовать дальше. Пополнив запасы и оставив здесь для ремонта все корабли, нуждавшиеся в этом, адмирал отдал приказ выступать.
Осмотрев зерновозы, он узнал, что ему предстояло конвоировать в секретный порт назначения двенадцать груженых доверху кораблей. Ларин рассчитывал обойтись своими силами, но комендант, обрадованный таким удачным стечением обстоятельств, сделал широкий жест и прикомандировал к нему еще три остроносых триеры.
— Все равно, я собирался отправить их вместе с зерновозами, — пояснил Тарман, лично провожавший на пристани кровного брата Иллура, — так пусть они послужат нашему царю, как мы и хотели.
— А сил-то хватит от греков на море отбиться, если опять появятся под стенами? — на всякий случай уточнил Ларин, оглядев находившиеся в защищенной гавани корабли, коих насчитывалось от силы шесть штук.
— Мое дело, сохранить город, — туманно ответил Тарман, теребя бороду, — а море и так нашим будет, когда сарматов прогоним и с Боспором покончим. Вот вернется царь, тогда…
— Ох, не скоро он вернется, — перебил его Леха, посмотрев с высоты своего роста на коренастого, но низкорослого коменданта, — если такие дела вокруг Крыма творятся. Но я передам своему кровному брату, что ты ему верно служишь и город в надежных руках.
Тарман слегка поклонился адмиралу, кода тот уже поднимался по сходням на борт «Узунлара».
— Отчаливай, — приказал капитану Ларин, в сопровождении верного Токсара направляясь на корму, — не позднее, чем завтра на рассвете мы должны быть на месте.
Когда караван зерновозов под охраной флотилии Ларина вышел из порта, оставив Херсонес позади, море вокруг было пустынным, словно эти места и не были самым оживленным перекрестком водных путей.
— Уважают, — самодовольно изрек Леха, оглядывая пустынный горизонт.
Глава седьмая
«Прорыв»
Он пронесся над мачтами кораблей, уцепившись за веревку, словно Тарзан, впервые ощутивший себя обезьяной. За мгновение под ним промелькнула чернота порта, разбавленная огнями редких костров и жаровен. Особенно врезались в память глупые лица пехотинцев сената, поднимавшихся по лестнице. Эти неповоротливые вояки и подумать не могли, что устройство для подъема тяжестей можно было использовать таким образом. Чтобы не сжечь ладони, Федор перекинул через веревку кожаный ремень и набрал такую скорость, что едва успел затормозить с помощью того же ремня, прежде чем приземлился на палубу зерновоза, — веревка была натянута едва ли не вертикально.
Приземлялся он практически на ощупь, поскольку в пятно света попал лишь на мгновение, пролетая мимо костра на смотровой площадке, а затем снова канул во мрак. Торговый корабль, к которому крепилась веревка, тоже тонул в темноте и Федор понятия не имел, как она там привязана. За время своего молниеносного полета он успел, однако, подумать о том, что лучше было бы спрыгнуть в воду, чем разбиться о мачту или палубу. Но воды под ним, увы, не было. Он пронесся над укрепленной камнем набережной, застроенной складами и заваленной всякими тюками, и устремился туда, где были пришвартованы корабли. Они стояли борт к борту, так плотно, что разглядеть между ними воду не представлялось никакой возможности. И, чтобы достичь ее, проходилось приземляться сначала на корабль. Тем более, что выбора у него не оставалось. Их заметили. И, судя по вспышке, не только их.
Чайка скорее почувствовал, чем увидел приближение мачты, но веревка вела не к ней, а гораздо ниже. Поэтому, едва набережная осталась позади, Федор, как мог, сгруппировался, помянул Баал-Хаммона и разжал руки, рухнув на палубу. Приземлился он удачно, прямо на корму. Грохнулся на мокрые доски палубы, перекатился через голову вперед и влип в неожиданно возникшее заграждение из мешков, набитых, к счастью, какой-то группой.
— Твою маман, — выругался Федор, потирая ушибленное плечо, и проверяя в первую очередь заветный горшок, надежно закупоренный от протечек. Тот был, к его большому удивлению, цел. Да и сам он был невредим. Тренированное тело спасло Чайку и на этот раз. Обошлось без переломов.
Федор встал на ноги, огляделся. Он стоял в двух шагах от трюмного проема, куда непременно улетел бы, если бы не куча мешков с крупой. Веревка была прикреплена к странному сооружению из блоков, установленному на корме. Рассмотреть это чудо прогресса он не успел. Глаза уже давно привыкшие к темноте, быстро заметили двух человек приближавшихся с носа корабля. В руках у них сверкнули широкие лезвия ножей.
— Держи вора! — крикнул один из матросов.
— Поживиться захотел? — крикнул другой, обходя заграждение из мешков, — это ты пожар устроил?
— Да что вы, братцы, — в тон им ответил Федор, двинувшись навстречу ближнему и ожидая скорого прибытия подкрепления, — мы люди мирные. Сами ремесленники. Зря шум не поднимаем. А вам что, не спится?
Вскоре он понял, что перед ним были купцы, испугавшиеся за свой товар, и поэтому не стал их убивать. Ловким ударом руки Чайка выбил нож из руки первого и ударом ноги отправил его за борт. Послышался громкий всплеск.
— Вода, значит, на месте, — успокоился Федор, переместившись под прикрытием мешков вдоль ограждения борта на нос корабля, и одной рукой придерживая горшок с горючей смесью. Обидно было бы его разбить после всего, что случилось.
— Ах ты, собака, — бросился на него второй, — ну я тебе покажу, как честных купцов грабить!