увеселению читателя, ибо случается, что пародируемое сочинение не имеет таких недостатков, кои бы заслуживали малейшее порицание».
На самого Козьму Пруткова стали писать пародии, и это было верным признаком его славы. Вспомним Пушкина, который восхищался тем, что в Англии «всякое сочинение, ознаменованное успехом, попадает под пародию».
А как же быть в последнем случае? Сочинения Пруткова недостатков не имели, как не имело их большинство избранных им примеров для подражания. Но у каждого большого поэта был свой слог, излюбленные им слова, свой взгляд на вещи. Это нравилось читателю. Это подметил Прутков, «совместивший» в себе многих поэтов. Но у Пруткова было и еще одно качество, которым он отличался от всех прочих. Уменье довести все до абсурда, а потом одним махом поставить все на свои места, призвав на помощь житейский здравый смысл.
Здравый смысл — это главное, чем привлекает к себе читателей Козьма Прутков. Некоторые считают, что он часто ломится в открытые двери, но истина, даже известная всем, нисколько не проигрывает от частого ее повторения…
Возьмем для примера «Осаду Памбы» Козьмы Пруткова. Чем навеяно это стихотворение?
Известно, что на рубеже XVIII и XIX веков Иоганн Готфрид Гердер перевел на немецкий и обработал старинные народные эпические песни испанцев. Его «Романсы о Сиде» имели громадный успех. Ими вдохновлялись поэты во многих странах, а в России им писали подражания Карамзин, Жуковский, Пушкин, Катенин…
Всем известно увлечение испанской поэзией и Козьмы Пруткова.
Некоторые современные литературоведы находят в «Осаде Памбы» реминисценции из «Романсов о Сиде» в переводе П. А. Катенина (Бухштаб), другие считают, что он «высмеивает» переводы В. А. Жуковского (Сукиасова, Берков), а нам кажется, что Прутков был знаком и с немецкими, и с русскими переводами. Пропустив их через неповторимое прутковское «я», он создал нечто особенное, всеобъемлющее, о чем говорит и подзаголовок стихотворения «Романсеро, с испанского», в котором воплощена идея отобразить дух романса вообще (роман-серо — собрание романсов).
Федор Михайлович Достоевский считал «Осаду Памбы» совершенно оригинальным подражанием. Он по памяти воспроизвел его в «Селе Степанчикове и его обитателях».
Но опять скажем: никто не обнимет необъятного, никто не охватит всего творчества Пруткова и тем более в кратком очерке.
1854 год кончился, и Козьма Прутков замолк.
Сперва это объяснялось тревожным временем. Разразившаяся Крымская война отвлекла от Козьмы Пруткова его друзей, А. К. Толстого и братьев Жемчужниковых, без которых как-то не писалось…
Целых шесть лет читатель не видел в журналах ни единой его строчки. Но помнил Козьму Пруткова.
И он помнил читателя. Но служебные дела занимали его целиком. В царствование Александра II повеяло запахом реформ. Козьма Прутков не мог уловить строгих начальственных нот, почва под ним всколебалась, и он стал роптать. У людей появилось собственное мнение, не удостоенное доверия начальства. Когда неизбежность реформ стала несомненной, Прутков, «враг всех так называемых вопросов», предложил «Проект: о введении единомыслия в России». Он считал, что материалом для собственного мнения может быть только мнение начальства, а для этого предлагал «учреждение такого официального повременного издания, которое давало бы руководи-тельные взгляды на каждый предмет». Редактором такого органа мог быть только сам Прутков. Однако начальство сочло его усердие медвежьей услугой и забраковало этот выдающийся документ.
Объяснив свою неудачу завистью и происками, Прутков впал в отчаяние и в этом состоянии написал мистерию «Сродство мировых сил», где в образе Поэта вывел самого себя. К этому же времени относится гениальное: «Все стлю на камне, — дай-ка брошусь в море…»
Страхи его оказались напрасными. Кризис прошел, Козьма Прутков ожил, возвратился к прежнему самодовольству и стал ожидать значительного повышения по службе.
Разгуливая как-то по Васильевскому острову, Козьма Петрович обратил внимание на вывеску склада, находившегося в Волховском переулке и принадлежавшего какому-то немцу. «Daunen und Federn» — «Пух и перья» — значилось на ней. Название это так понравилось ему, что Козьма Прутков взял его для нового цикла своих произведений, который вскорости стал печататься в отделе «Свисток» журнала «Современник».
Добролюбов предпослал ему в марте 1860 года самое горячее и сочувственное напутствие. В журнале за прошедшие годы произошли кое-какие изменения. Решающее слово теперь имели разночинцы. Добролюбов и Чернышевский выступали против «чистого искусства», которое было дорого Козьме Пруткову. Они требовали от художника злобы дня, «живого отношения к современности».
Добролюбов в течение 1860 года неоднократно высказывался по поводу творчества К. П. Пруткова:
«Художественный индеферентизм к общественной жизни и нравственным вопросам, в котором так счастливо прежде покоились г. г. Фет и Майков (до своих патриотических творений) и другие, — теперь уже не удается новым людям, вступающим на стихотворное поприще. Кто и хотел бы сохранить прежнее бесстрастие к жизни, и тот не решается, видя, что чистая художественность привлекает общее внимание только в творениях Кузьмы Пруткова».
Но такая поддержка нисколько не радовала Козьму Петровича. Он чувствовал себя устаревшим и лишним.
Козьма Прутков стал чаще печататься и в других журналах. Новая серия «Плодов раздумья» была опубли-ковдна уже в «Искре». В этих афоризмах он блеснул глубокими рассуждениями о службе, чиновниках, генералах. С возрастом к нему пришла еще большая мудрость, о чем говорит хотя бы такое высказывание:
«Если хочешь быть покоен, не принимай горя и неприятностей на свой счет, но всегда относи их на казенный».
Однако вследствие всяких огорчений, а также «органических причин» Козьма Прутков скончался 13 января 1863 года в два и три четверти часа пополудни. Обстоятельства, предшествовавшие скорбному событию, и само оно описаны в стихотворении покойного «Предсмертное» и некрологе, опубликованном в «Современнике».
В «завещании» Козьмы Пруткова можно было прочесть:
«Я… в особенности дорожил отзывами о моих сочинениях приятелей моих: гр. А. К. Толстого и двоюродных его братьев Алексея, Александра и Владимира Жемчужниковых. Под их непосредственным влиянием и руководством развился, возмужал, окреп и усовершенствовался тот громадный литературный талант мой, который прославил имя Пруткова и поразил мир своею необыкновенною разнообразностью…
Благодарность и строгая справедливость всегда свойственны характеру человека великого и благородного, а потому смело скажу, что эти чувства внушили мне мысль обязать моим духовным завещанием вышепоименованных лиц издать полное собрание моих сочинений, на собственный их счет, и тем навсегда связать их малоизвестные имена с громким и известным именем К. Пруткова».
Создатели замечательного образа директора Пробирной Палатки и поэта называли себя по-разному: приятели, друзья, клевреты, опекуны, приближенные советники, представители, участники Козьмы Пруткова.
Иногда они присваивали себе пышные титулы: «Лица, создавшие и разработавшие литературную личность Козьмы Пруткова».
Но все это было уже потом, когда Козьма Петрович Прутков скончался, а слава его не умерла с ним, и появилось множество претендентов на это громкое литературное имя.
А сперва вся затея была всего лишь семейной шуткой, продолжением молодого озорства,
