ним всю полноту ощущения до конца. Когда же они оторвутся друг от друга, она снова станет относиться к близости с холодным отвращением. Когда он получит…
Она почувствовала острую щемящую тоску, что придется им скоро опять быть врозь. Это поразило и испугало ее. Он ей никто, тут же успокоила она себя, она использует его, как и он пользуется ею, и… Он ее враг.
— Хватит! — Она посмотрела на него сверху вниз.
Злоба перекосила его лицо.
— Думай обо мне, — отрывисто произнес он. — Только обо мне, черт побери!
— Я не была…
— Была! — Он вошел глубоко, ускоряя ритм, поднимая и опуская ее на свое острие. — Но больше не будешь.
Удовольствие волнами накатывало на нее, в желании снова и снова испытать его она гибко откидывалась назад.
Глупая слабость. Но она еще не сошла с ума и не станет лишать себя уверенности думать, что ее решение отдаться норманну продиктовано только желанием вернуться в Редферн и помочь Эдвине.
Она еще не сошла с ума.
Они вернулись в лагерь уже к вечеру. Смеркалось, и на холме зажглись вечерние костры.
Бринн овладела тревога.
— Мне не следовало оставлять Малика так надолго.
— Я распорядился, чтобы за ним хорошо ухаживали.
— Но это же моя обязанность! — «А ты нарушила ее, — с отвращением к себе подумала она. — Провалялась весь день, то и дело спариваясь, как животное в период гона». Почему она не сопротивлялась? — Мне надо было остаться с ним.
— Ты сама сказала, что он вне опасности. — В голосе Гейджа прозвучали нетерпеливые нотки. — Повторяю, именно я велел тебе лечить его, и только я имею право решать, чем тебе заниматься.
Бринн удивленно посмотрела на него.
— Ты прав лишь в одном — ты привез меня сюда, но ты передал его мне и велел спасти, так что лечить мне его или нет и что я должна делать, решать могу теперь только я сама. — Сегодня она старалась ради Эдвины, позабыв о своем долге перед Маликом. Господи, как трудно помочь всем сразу! — Когда мы поедем в Редферн?
Ее вопрос вызвал у Гейджа скрытое раздражение.
— Думаешь, я обманул тебя? Успокойся, я всегда соблюдаю условия своей сделки.
— Не сомневаюсь. Когда?
Помолчав, он сказал:
— Дня через два, если Малик будет готов к поездке.
— С ним все будет в порядке. Мы поедем не спеша.
Гейдж скривил губы.
— Где же твоя хваленая забота о здоровье Малика? Или ты обо всем напрочь забыла, так тебе не терпится попасть в Редферн?
— Неправда, — разозлилась Бринн. — Просто надо сохранять равновесие.
— О чем ты?
Малик и Эдвина. Она обязана помочь им обоим, но теперь забота об Эдвине для нее важнее. Однако Гейдж не знает о ней, он предан своему другу.
— Тебе не понять.
Гейдж криво усмехнулся.
— Я все прекрасно понимаю.
В его словах прозвучала горечь. Бринн подняла голову и посмотрела на него. Свет и тьма. Сила и мощь. Лучи заходящего солнца запутались в его густых иссиня-черных волосах, ярко-голубые глаза излучали мерцающий из глубины души свет. Когда она впервые увидела его, ее поразили резкие черты его лица. Гейдж показался ей почти уродом. Но даже тогда, не разглядев его красоты, она поразилась мощным волнам энергии, расходившимся от него. Каждый раз рядом с ним она еле удерживалась, чтобы не смотреть на него. Ее так и подмывало поднять голову и безоглядно тонуть в его глазах. Сейчас он опять возродил в ней то же влечение, которое она испытала, ощутив его кожей своего тела, и от этого ей стало еще труднее. Ее не просто тянуло неотрывно глядеть на него, но и прижаться к его колючей щеке и…
Бринн отвела от него взгляд и ускорила шаг, когда они подошли к лагерю.
Малика уже давно перенесли в палатку, где на слабом огне кипела похлебка из кролика. Лефонт, разговаривая с молодым солдатом, с улыбкой посмотрел на подходивших Гейджа и Бринн.
— Как Малик? — спросил Гейдж.
— В порядке, милорд. День прошел даже очень неплохо. Он себя настолько хорошо чувствовал, что сыграл со мной и еще кое с кем в кости. — Поморщившись, Лефонт добавил: — И выиграл мое седло. Правда, разрешил мне пользоваться им, пока я не найду денег, чтобы выкупить его.
— Вы не утомили его? — встревожилась Бринн.
Лефонт покачал головой.
— Мы прекратили играть сразу, как только заметили, что он устал. Хотел бы я, чтобы это случилось раньше, тогда я, может быть, остался бы с седлом.
Ей нельзя было уходить так надолго. Неизвестно, что именно эти здоровые солдаты понимают под усталостью. Бринн поспешила в палатку.
Малик встретил ее улыбкой во весь рот.
— Добрый вечер, Бринн. Теперь у меня есть седло с серебряной уздечкой и достаточно золота, чтобы…
— Мне сказали… — Цвет лица у него хороший, темные глаза сияют. Он несколько возбужден, но, похоже, проведенный в игре день не повредил ему. Он уже в таком состоянии, когда скука плохо влияет на настроение и выздоровление. Бринн с облегчением вздохнула и улыбнулась. — Может, завтра дашь возможность Лефонту отыграть седло. — Она присела на колени возле него. — Все-таки надо мне было оставаться рядом и не дать тебе переутомиться.
Посерьезнев, Малик сказал:
— Это вовсе необязательно. Если… ты нужна Гейджу. — Он помолчал, вглядываясь в ее лицо. — Ты не подралась с ним?
Жар бросился ей в лицо. Она знала, что Малик поймет, что произошло между ней и Гейджем, но не ожидала, что так смутится даже при намеке об… этом. Гейджа в палатке не было, но его присутствие она чувствовала внутри себя.
— Нет. — Бринн опустила глаза.
— Все прошло гладко? Он не обидел тебя? — продолжал допытываться Малик.
— Он не сделал мне больно. — Она откинула покрывало и проверила повязку. — А ты думаешь, он мог бы?
— Вряд ли… — Малик пожал плечами. — Обычно он не обращается жестоко с женщинами, но с тобой… все по-другому. Я рад, что ты решила подчиниться.
— Я не подчинилась. — Его слова больно задели Бринн. — Мы заключили сделку.
— Сделку?
— Через два дня мы отправляемся в Редферн. — Она поднялась с колен. — Я принесу тебе ужин.
— Бринн… — Малик говорил убежденно. — Мне известно, что внимание миловидного негодяя вроде Ричарда Редфернского льстит тебе, но он не стоит того, даже когда в жизни мало хорошего. В Редферне Гейдж не позволит тебе снова лечь к нему в постель.
— Снова лечь в… — Внезапно Бринн осенило, и ей стали понятны постоянные туманные намеки Гейджа насчет Ричарда.
— Ричард сказал ему, что пользовался мной?
— И нахваливал твое рвение и любовное мастерство, — мягко пояснил Малик. — Сама видишь, не стоит он твоей привязанности.
