— А твоя мать?
— Дед разрешил ей переехать в Константинополь, когда я был еще младенцем. Она выполнила долг перед своим отцом, но считала жизнь в деревне позором, оставаясь матерью незаконнорожденного.
«Как же нелегко приходилось в той деревушке бастарду!» — с грустью подумала Бринн. Расти без матери, с дедом, только и мечтавшим использовать его для получения барышей, и с отцом, который ласково обращался с ним, пока не почувствовал в нем угрожающую своей власти силу.
Гейдж не из тех, кто позволил бы затирать себя и над собой насмехаться. Ей вдруг захотелось увидеть рядом Хардрааду и юного Гейджа.
— Когда он прогнал тебя?
— Мне пришлось вернуться в Норвегию несколько лет назад.
Он покинул Хардрааду и стал королем торговцев, когда тот отклонил его законные права. Гейдж никогда не согласился бы с поражением, он попытался бы силой вырвать победу из любого сложившегося положения.
— Тебе было лучше без Хардраады.
— Кто ты такая, чтобы судить? — Лицо его стало жестким. — Думаю, трон Хардраады был бы мне впору.
— Не могу поверить, что ты мечтал о его троне.
— Мне ничего больше не было нужно от него. — Гейдж пристально посмотрел на нее и подтвердил: — Ничего.
Он никогда не поймет, как необходим сейчас был ему разговор об отце, именно здесь и сейчас. Она же знала, что теперь его боль немного ослабнет. И у нее постепенно растаял ком в горле.
— Раз ты так считаешь, значит, так и есть. — Бринн поднялась с колен. — Ладно, теперь я вернусь в лагерь.
Его нетерпеливый жест выражал удивление.
— С тех пор как мы ушли из лагеря, я только это тебе и предлагал.
— Тогда я не могла этого сделать. Теперь тебе легче.
Бринн собралась уходить.
— Постой! — Гейдж рванулся за ней и схватил ее за руку.
Горечь и боль, слезы, сглатываемые втайне ото всех, одиночество и темнота.
Страдания раздирали душу, эмоции захлестывали разум.
В отчаянии Бринн попыталась вырвать свою руку. Но куда же уйдет вся эта боль, если она не возьмет ее на себя?
— Прошу тебя, — прошептала она, закрыв глаза. — Пожалуйста, не надо.
— В чем дело, черт побери?!
— Твоя боль. Пожалуйста, не заставляй меня чувствовать ее. Мне больно…
Он выпустил ее руку.
Боль ушла, но он не должен оставаться один. Она рванулась к нему, взяла его за руку снова. Почувствовав новый болевой удар, застонала.
— Что с тобой происходит, черт возьми? — зло спросил он.
— Не знаю. Мне никогда не было так…
Она слепо взяла его за другую руку. Его страдания, навалившись, готовы были раздавить ее. Внезапно ей стало ясно, что надо делать. Соединив себя с ним, она ощутила, как общая скорбь охватила их.
Бринн прильнула головой к его груди, и слезы брызнули у нее из глаз.
— Господи! — Он стоял подобно изваянию. — Прекрати плакать.
Она покачала головой.
— Почему, черт возьми, ты плачешь?
— Потому что ты не можешь, — всхлипывая, прошептала она. — Надо, чтобы все куда-нибудь вылилось.
— Ты ненормальная.
Отступив на шаг, он посмотрел ей в лицо.
— Ты сумасшедшая, — повторил Гейдж. Указательным пальцем он провел по щеке, по следу, оставленному слезами. — Не надо, — хрипло сказал он. — Прекрати.
Ее рыдания постепенно стихали, и ему становилось легче. Глубоко, судорожно вздохнув, она перевела дыхание.
— Все. Теперь я пойду. — Бринн повернулась и не спеша спустилась на тропинку. — Я сделала все, что смогла.
— Подожди!
Она оглянулась через плечо.
— Мы ушли далеко от лагеря, — поспешно проговорил Гейдж. — Ты найдешь дорогу обратно?
Он беспокоился о ней. Теплая волна окатила душу, и она улыбнулась.
— Я выросла в лесах. Я никогда не потеряюсь.
Гейджа не было весь день, не вернулся он и к полуночи, тогда они задули светильник.
Бринн еще не спала, когда Гейдж скользнул под покрывало и обнял ее.
Тупая боль, печаль, покорность. Терпимо.
— Если ты опять начнешь лить слезы, я поколочу тебя, — шепнул он ей на ухо. — Я ненавижу плаксивых женщин.
— Я больше не буду.
— Не понимаю тебя, — сказал он изменившимся голосом. — И не верю, что ты можешь вылечить человека, прикоснувшись к нему или угадав его чувства.
— Не веришь, и не надо.
— И не думаю, что мне станет легче из-за нескольких пролитых ради меня слезинок. Мне они не нужны.
— Рада за тебя. Теперь мне надо поспать. — Она закрыла глаза. — Спи спокойно.
Бринн услышала, как он тихонько выругался, потом крепко прижал ее к себе. Привязанность. У нее екнуло сердце: невидимая нить по-прежнему их связывала, хотя она и молилась, чтобы она оборвалась, как только поутихнет его боль. Глупо. Страсть словно приоткрыла завесу их отношений, высветив их глубину.
— Бринн…
— Да.
— Мне не нужны твои слезы, но я благодарен тебе за них.
Его грубоватые слова тронули ее до глубины души. Прижаться бы к нему изо всех сил, но она не должна. Он — враг. Милорд и рабыня. Между ними только сделка, о которой они забывали под неистовым натиском страсти.
— Не стоит благодарности, — ровным голосом ответила она. — Мой долг — помогать тебе.
Его рука все еще обнимала ее, но Бринн уже приготовилась к отступлению. Прекрасно. Держись подальше. Не подходи близко. Никогда не подходи снова так близко.
— Я счастлив, что ты понимаешь свои обязанности. — Гейдж передразнил ее манеру говорить. — Но знай, тебе придется их исполнять и после приезда в Редферн.
6
— Он весь из дерева, — поморщился Гейдж, когда они подъехали к деревянным стенам, окружавшим Редфернский замок. — Так это и есть твой хваленый Редферн?
— Разумеется. — Бринн, не глядя в его сторону, укутывала Малика. — А чего ты ждал, — продолжала она, поудобнее устраиваясь в повозке, — чтобы он был из перьев?
— В Нормандии принято строить замки из камня, — пояснил Малик.
