— Как прикажете, мисс Кеннон. Позвольте мне открыть для вас эту дверь?
— Будьте так любезны, — рассеянно отозвалась Жанна. — Спокойной ночи, Фред.
— Спокойной ночи, мисс Кеннон.
Поднос с серебряным кофейником оказался на удивление тяжелым, и Жанна, не имевшая опыта в подобных делах, сосредоточила все внимание на своей ноше. Как бы там ни было, порог библиотеки она одолела благополучно, и Стокли бесшумно прикрыл за ней высокую дверь.
— Ради Бога, Фред, перестань ты заниматься ерундой. Поставь кофе и уходи! — донесся от стола грубый голос Сэнтина. — В конце концов, я же сказал, что не хочу никакого кофе.
Жанна подняла голову. Картина, представшая ее взору, почти не отличалась от той, которую она ожидала увидеть. Раф сидел за столом в своем кожаном рабочем кресле и просматривал какие-то бумаги, разложенные перед ним на столе в круге желтого света от настольной лампы. Это был единственный источник света в комнате, если не считать камина, в котором несильным и ровным пламенем горели березовые поленья. Рукава белой сорочки Сэнтина были закатаны до локтей, обнажая мускулистые загорелые руки; несколько верхних пуговиц он тоже расстегнул, и Жанна невольно залюбовалась его мощной красивой шеей. Прядь черных волос небрежно спускалась ему на лоб, и Сэнтин без конца теребил ее, накручивая волосы на указательный палец. Темные глаза его провалились, а под глазами залегли глубокие тени, но жесткое заострившееся лицо по-прежнему дышало неукротимой волей и упрямством.
— Вот и хорошо, — сдержанно сказала Жанна, опуская поднос на угол его рабочего стола. — Кофе по ночам пьют только самоубийцы.
Раф быстро поднял голову, и удивление на его лице сменилось хорошо знакомым ей выражением насмешливого цинизма. Смерив взглядом ее изящную фигурку в желтом атласном халатике, мерцавшем и переливавшемся в свете лампы, Сэнтин сдержанно кивнул.
— Вообще-то я передумал, — сказал он. — Пожалуй, я все-таки выпью чашечку-другую. Налей-ка мне этого божественного напитка и поставь сюда.
С этими словами он откинулся на спинку кресла и с наслаждением потянулся, громко хрустнув суставами.
Со вздохом нетерпения Жанна налила в чашку черный, как смола, кофе. Ей было очевидно, что Сэнтин пребывает в самом дурном расположении духа и что поладить с ним будет нелегко. Недаром на ее вполне невинное замечание он отреагировал как капризный избалованный ребенок, которого уговаривают идти спать, а он не хочет.
Подняв глаза, она перехватила его внимательный взгляд, направленный на ее держащие чашку руки, и каким-то чудом ухитрилась не расплескать кофе на блюдце.
— Ты очень ловко и красиво управляешься с подносом и кофейником, — рассеянно заметил Сэнтин. — В твоих движениях есть что-то… домашнее.
Он поднял взгляд на нее и улыбнулся своей безжалостной улыбкой охотящегося тигра.
— Но впечатление обманчиво, не так ли? — добавил он. — Мы-то с тобой знаем, что во всем доме не найдется существа менее склонного к домашнему уюту, чем ты, моя маленькая дикарка.
Не отвечая, Жанна обогнула стол, чтобы поставить кофе перед ним. Опустив чашку на столешницу, она попыталась отступить, но Сэнтин помешал ей, перехватив ее за запястье.
— Останься, — коротко приказал он. — Мне хочется смотреть на что-нибудь красивое, пока я пью мой кофе.
Пожав плечами, Жанна прислонилась к углу стола. Не выпуская ее запястья, Сэнтин взял со стола чашку и поднес к губам.
— Это очень крепкий кофе, — заметила Жанна, неодобрительно нахмурясь. — После него тебе трудно будет заснуть.
— Твоя забота поистине трогательна, — саркастически хмыкнул Сэнтин и сделал большой глоток. — Могу ли я надеяться, что именно забота о моем сне подвигнула тебя на то, чтобы осенить своим присутствием мою одинокую келью? Прости, если некоторые нюансы роли, которую ты разыгрываешь, ускользают от моего внимания. В детстве я был лишен материнской заботы, поэтому некоторые тонкости мне подчас недоступны. — Он пожал плечами и презрительно скривил губы. — Впрочем, я никогда особенно не нуждался в ней. И по-прежнему не нуждаюсь!
Он с вызовом поглядел на нее и отпил из чашки еще один глоток, а Жанна подумала, что он очень похож на мальчишку, который задирает всех подряд, чтобы никто не заметил, как ему страшно и одиноко. Эта мысль, однако, пребольно кольнула ее в сердце, и она поспешила изобразить на лице нейтральную улыбку.
— Согласна, — сказала она сухо. — Ни мать, ни нянька тебе действительно не нужны, но вот помощью, например, смотрителя заповедника, ты вполне мог бы воспользоваться. Я очень хороший смотритель заповедника, Раф. Я умею обращаться с животными, даже если они напуганы или ранены, или просто загнаны в угол.
Его глаза удивленно расширились. В конце концов Сэнтин все же рассмеялся сухим, лающим смехом, но этому предшествовала хоть и короткая, но вполне различимая пауза. Наконец он отсмеялся и тотчас сощурился.
— Любопытно было бы узнать, Покахонтас, что за животное ты поймала в свои волшебные сети на этот раз, — сказал он.
Жанна слегка приподняла голову, чтобы получше рассмотреть его. Она изо всех сил старалась быть объективной, но ничего, кроме барана, ей в голову не приходило.
— Рыкаешь ты, как лев, — сказала она наконец. — Нрав у тебя похуже, чем у носорога, а шкура толстая, как у слона. Вот, собственно, и все…
— Спасибо, что ты, по крайней мере, не стала сравнивать меня ни с кем из твоих подопечных из заповедника, — криво улыбнувшись, сказал Раф. — Наверное, я должен быть благодарен… У тебя там небось одни копытные.
— Носорог тоже относится к отряду непарнокопытных, — холодно отпарировала Жанна. — Что касается моих подопечных, то я об этом даже не думала. Просто сначала мне хотелось перечислить наиболее явные аналогии. Что касается неявных, то ты больше всего напоминаешь мне дронта. Эта птица вымерла. Чего я не понимаю, это почему ты так хочешь последовать ее примеру.
— Наверное, мне хочется завоевать твою симпатию, — ухмыльнулся Сэнтин. — Похоже, тебя интересуют только вымирающие виды.
Жанна невольно поморщилась. Легкий характер разговора, который пытался навязать ей Сэнтин, претил ей.
— Если ты не будешь думать о своем здоровье, то списки исчезнувших с лица земли видов действительно скоро пополнятся. Тобой! — сказала она резко. — Ты должен поправляться, а ты что делаешь? Ты убиваешь себя!
— Чушь! — сердито бросил в ответ Сэнтин, с силой опуская опустевшую чашку на блюдце. — Я чувствую себя в отличной форме. Во всяком случае, несколько часов за рабочим столом меня не прикончат.
— Ты прекрасно знаешь, — гнула свое Жанна, — что врач запретил тебе напряженно работать. А в последние четыре дня ты только и делаешь, что гробишь свое здоровье. Трудоголик несчастный! Даже Пэт — и тот выглядит усталым!
— Доусон? — переспросил Сэнтин, и в его глазах полыхнуло пламя. — Я должен был сразу понять, что твой поздний романтический визит не связан с моей скромной персоной. Что, Доусон обращался к тебе за сочувствием? Я уверен, что он не пренебрег бы материнской заботой, которую ты тут предлагала… — Его пальцы болезненно сдавили руку Жанны. — И заботой, и всем остальным. Что еще ты предложила ему, Жанна?
Лицо Сэнтина напряглось, глаза превратились в узкие щелочки, и в душе Жанны шевельнулся страх.
— Ничего я ему не предлагала! — воскликнула она, тщетно пытаясь вырвать руку, но он держал ее будто клещами. — Ради Бога, Раф!.. Ведь все это время он практически не отходил от тебя. У меня не было ни одного шанса соблазнить беднягу. А теперь отпусти меня — ты делаешь мне больно.
— Я хочу сделать тебе больно, — резко сказал Сэнтин, и Жанна почувствовала, что его пальцы сжались еще сильней. Боль пронзила ее, и она невольно вскрикнула.
