останешься со мной?
— Принять такое решение будет нелегко, — ответила Жанна и опустила ресницы, чтобы скрыть счастливый блеск глаз. — Но я должна признать, что ты умеешь быть убедительным. Теперь-то я знаю, что я тебе не безразлична. Твоя речь была такой же страстной, как предложение о слиянии «Ксерокса» и «Ай- Би-Эм».
— Наш союз не будет ни расчетливым, ни механическим, — с горячностью возразил Сэнтин. — Лично я готов поспорить, что наш союз будет каким надо — страстным, пламенным, каким угодно, но только не холодным!
— Я хотела бы получить кое-какие гарантии, — негромко сказала Жанна, потупив глаза.
Сэнтин удивленно смотрел на нее. Глаза его расширились, и Жанна не без удовольствия подумала, что ей-таки удалось сбить его с толку.
— Я что-то не очень понимаю, — осторожно сказал он.
— Я вижу, — согласилась Жанна, сверкнув глазами. — Но я тебе помогу.
С этими словами она поднялась с камня, на котором сидела, и, ленивым движением расстегнув «молнию» на джинсах, спустила их по узким бедрам, а потом грациозно выступила из них.
— Ты хочешь… Здесь? Сейчас?!.. — ахнул Сэнтин и пробежал кончиком языка по своим пересохшим губам, когда Жанна сняла крошечные шелковые трусики и сбросила с ног мягкие замшевые мокасины.
— Да, здесь и сейчас. — Жанна взялась обеими руками за отвороты рубашки и с любовью посмотрела на Рафа, который все еще стоял перед ней на коленях. — Для меня это место — особенное, и я хочу разделить его с тобой. Я хочу подарить тебе все свои воспоминания о прошлом и создать новые, которые будут нашими общими. Ты сделаешь это для меня, Раф?
Она тоже опустилась на колени так, что их лица оказались на одном уровне, и пристально поглядела в его темные глаза, но Сэнтин даже не сделал попытки дотронуться до нее. Мускулы его напряглись, но он остался неподвижен, словно окаменел.
— Почему, Жанна? Почему ты хочешь поделиться со мной своими воспоминаниями?
— Для преуспевающего бизнесмена ты на редкость недогадлив, — нежно сказала она, ероша ему волосы. — Если бы вместо того, чтобы использовать свою обычную тактику штурма и натиска, ты дал мне сказать хотя бы словечко, ты бы уже знал ответ. Господь свидетель, я пыталась сказать тебе это с позапрошлой ночи.
— Я слушаю, говори! — приказал Сэнтин, уже не сдерживая своего нетерпения. Его руки опустились на плечи Жанны и стиснули их с такой силой, что ей стало больно.
— Говори же, черт возьми!..
— Я люблю тебя.
— Ты… Любишь?..
Он не договорил. Лицо его осветилось такой нежностью и таким счастьем, что Жанна поняла — она будет помнить это всю жизнь.
В следующее мгновение, однако, на его счастливое, удивительно открытое и трогательно беззащитное лицо набежала темная тень, и Сэнтин, сурово насупившись, свирепо встряхнул ее за плечи.
— Ты должна была заставить меня слушать! — воскликнул он. — Что же это получается: я мучился целых два дня, когда одной фразы было бы достаточно, чтобы спасти меня от этой пытки!
— Если ты помнишь, вчера и сегодня я была кое-чем занята, — напомнила Жанна, и суровость на лице Рафа сменилась выражением раскаяния.
— Прости меня, — прошептал он, прижимая Жанну к своей груди. — Когда ты рядом, я словно теряю разум и начинаю все делать невпопад. Я недостоин тебя, любимая… — Он осторожно поцеловал ее в висок. — Но я все равно намерен тебя получить. Кстати, к вопросу об условиях нашего союза… Ты, кажется, кое о чем меня попросила?..
— Да, — согласилась Жанна торжественно. — Но, когда ты не торопишься исполнить мою просьбу, ты тратишь свое драгоценное время. Смотри, как бы я не передумала и не отвергла твое предложение, несмотря на то что условия были более чем щедрыми.
— Слишком поздно… — откликнулся Сэнтин, помогая ей снять рубашку и бросая ее на землю, в кучу уже снятой одежды, которая голубела на фоне желтой листвы, словно маленькое озеро. — Ты обещала принадлежать мне не только телом, но также сердцем и душой, но на первых порах — сейчас! — я готов удовлетвориться телом.
Он слегка отстранил ее и, сорвав с шеи галстук, принялся снимать пиджак и расстегивать рубашку.
Когда он расстилал пиджак на куче шелестящих листьев, из внутреннего кармана выпал большой конверт из плотной бумаги. Жанна подняла его и протянула Сэнтину, но он только отрицательно покачал головой.
— Это твое, — сказал он, освобождая от рубашки свои могучие плечи. — Я забыл тебе отдать.
И поскольку Жанна продолжала недоуменно смотреть на него, Раф небрежно пояснил:
— Это должен был быть мой козырный туз, если бы тебе пришло в голову отвергнуть мое предложение, но теперь ты можешь считать это свадебным подарком.
— Ты, кажется, берешь назад свое обещание не требовать от меня никаких обещаний? — поддразнила Жанна, любуясь его сильным красивым телом. — Потом ты захочешь, чтобы я бросила работу, и попытаешься сделать так, чтобы я не вылезала из беременностей.
— Что ж, идея по-своему неплохая, — рассмеялся Сэнтин, расстегивая ремень и снимая брюки. — Я, наверное, так бы и поступил, если бы был уверен, что это сойдет мне с рук.
Его улыбка неожиданно погасла, а лицо снова стало серьезным и сосредоточенным.
— Тебе нечего бояться, Жанна. Есть другой способ… Я хочу сделать тебя настолько счастливой, чтобы тебе и в голову не пришло уйти от меня. Я сдержу все обещания, которые я тебе дал. Или ты находишь, что я хочу слишком многого, когда прошу тебя выйти за меня замуж?
Жанна отрицательно покачала головой.
— Нет, не нахожу, — ответила она, чувствуя, как любовь и нежность захлестывают ее горячей, пузырящейся волной. Это ощущение было таким сильным, что ей казалось, будто каждая клеточка, каждый атом ее тела поют от радости.
— Я готова обещать тебе это, Раф Сэнтин. Я хочу выйти за тебя, хочу всегда принадлежать тебе и только тебе. Ведь это не слишком долгий срок, правда?
— Принадлежать? — негромко переспросил он. — Довольно странное слово для той, кто ставит свою свободу так высоко, как ты, Жанна.
— Как раз об этом я думала, пока сидела здесь, — ответила она безмятежно и слегка откинулась назад, чтобы окинуть взглядом его тело, теперь уже полностью обнаженное. — Все очень просто, правда… Человек не может обладать другим человеком, если он сам не принадлежит ему. Без этого человек обречен жить словно в тюрьме, стены которой сложены из кирпичей одиночества и скреплены цементом страха… — Она улыбнулась ласково и мудро. — Моя свобода останется при мне, Раф, и я буду особенно дорожить ею и беречь ее, потому что она понадобится мне ночами, когда я буду возвращаться в твои объятия.
Они долго молчали, обнаженные друг перед другом, как Адам и Ева на заре мира, и обмениваясь взглядами, исполненными столь же важного смысла и значения, как самая торжественная клятва. Сэнтин первым нарушил молчание. Судорожно сглотнув, он сказал:
— Ты еще не видела, что в конверте…
Нехотя оторвав взгляд от той картины, в которой она находила ответы на все свои вопросы, Жанна посмотрела на конверт.
— Может быть, потом? — нерешительно сказала она. Больше всего ей хотелось прижаться к Рафу, очутиться в его крепких объятиях и почувствовать внутри его горячую жаждущую плоть.
— Нет уж, дрянная развращенная девчонка, — твердо сказал Сэнтин. — Я всю ночь не спал, я звонил по телефону в самые разные места, чтобы приготовить тебе этот подарок, так что ты можешь хотя бы взглянуть на него и сказать «спасибо».
Он опустил взгляд и, заметив несомненные признаки своего собственного сильного возбуждения, крикнул:
— Только очень быстро, Жанна!
Жанна озорно улыбнулась и вскрыла конверт. На ее лоб набежали морщинки, когда она обнаружила,
