Мне придется пробыть в Кармеле еще около двух месяцев, и я на вас рассчитываю.
Жанна перестала расхаживать по ковру. Остановившись, она с недоумением повернулась к Сэнтину.
— О чем это вы? — медленно спросила она. — Или я вас не слишком хорошо поняла, или… Мне казалось, что мы говорим о судьбе заповедника для редких животных, а вы, похоже, пытаетесь втолковать мне, что хотите сделать меня своей новой пассией, как только ваша нынешняя любовница получит отставку. Так?
Вопрос прозвучал немного резче, чем хотелось Жанне, и она смутилась. Очевидно, это не укрылось от Сэнтина, так как он улыбнулся ей со сдержанным торжеством.
— Одно и другое связано гораздо теснее, чем вам кажется, — спокойно ответил Сэнтин. — Вы сказали, что взываете к моей доброте и щедрости, но если последнее качество во мне все же присутствует, — впрочем, в довольно ограниченном количестве, — то первое, увы, отсутствует напрочь! Сделка состоится, только если я смогу получить кое-что в обмен. В противном случае я боюсь, что несмотря на некоторое снижение налогов ваше предложение не будет представлять для меня никакого интереса… — Сэнтин сделал многозначительную паузу и закончил негромко: — К счастью, у вас есть кое-что, что меня по настоящему интересует.
— Секс? — напрямик спросила Жанна. При этом ее лицо на мгновение застыло, стало таким же сосредоточенным и напряженным, как у него.
— Я еще не решил, — отозвался Сэнтин. — Впрочем, не исключено, что в моих планах относительно вас постельный вопрос будет играть не последнюю роль. Откровенно говоря, делая вам это предложение, я не заглядывал вперед так далеко.
В его взгляде, скользящем по лицу Жанны, промелькнуло странное беспокойство, как будто он искал и не находил никакого отклика на свои слова. Жанна же молчала, потому что не знала, что говорят в подобных случаях.
— Черт, я еще ничего не знаю… — устало добавил Сэнтин. — Единственное, что мне известно наверняка, так это то, что я застрял здесь и буду вынужден «отдыхать», как выражается мой врач, до тех пор, пока мои силы не восстановятся полностью. Только тогда он снова разрешит мне работать. Между тем вынужденное безделье уже сейчас сводит меня с ума. Мне просто необходимо найти себе какое-то занятие, которое отвлекало бы меня все это время.
— И от скуки вы решили заняться мной? — тихо спросила Жанна. Она знала, что подобное предложение должно было вызвать в ней бурное негодование, даже протест. Ведь Сэнтин предлагал ей не что иное, как стать его игрушкой, с которой он будет развлекаться, пока не выздоровеет, а затем — выбросит за ненадобностью. И все же она не могла позволить себе выразить свое возмущение — слишком многое было поставлено для нее на карту. Да и если говорить откровенно, то никакого особенного возмущения она почему-то не чувствовала.
Сэнтин кивнул и смерил ее мрачным взглядом.
— Я, кажется, уже говорил, что у меня никогда не было домашнего животного. Теперь я решил попробовать, что это такое… ненадолго, быть может на месяц или около того. Мне нужна моя собственная дикая зверушка, которая развлекала бы меня до тех пор, пока врачи не разрешат мне вернуться во Фриско.
— И после этого вы передадите права собственности на землю профессору Сандлеру и отпустите меня на все четыре стороны? — сдавленным голосом переспросила Жанна, которой казалось, что она очутилась в страшноватом, диком, нелепом сне, и он все тянется, тянется и никак не кончится. Все окружающее вдруг обрело двойной, тройной смысл; слова стали лукавыми, неопределенными, словно предназначались не для того, чтобы передавать мысли, а чтобы скрывать их, но, несмотря на это, все вокруг оставалось пугающе реальным. Жанне захотелось проснуться, и она тряхнула головой, чтобы наваждение рассеялось, но это не помогло.
Сэнтин, по всей видимости, принял это движение за отказ, так как в его интонациях и жестах появилась неприятная жесткость, которая прежде почти не бросалась в глаза.
— Я бы на вашем месте трижды подумал, прежде чем сказать «нет», — заметил Сэнтин, и в его голосе явственно зазвучали стальные нотки. — Когда мне начинают противоречить, я становлюсь крайне опасным человеком. Кроме того, у меня есть дурная привычка получать все, что мне захочется. А мне как раз хочется поместить вас в клетку и посмотреть, сумею ли я извлечь из этого хоть какое-то удовольствие для себя… — Его голос снова стал тихим, вкрадчивым, бархатно-шелковистым. — Выбирайте, моя прекрасная незнакомка: либо двухмесячный комфортабельный плен лично для вас, либо пожизненное заключение для ваших четвероногих друзей.
— Похоже, вы не оставили мне вообще никакого выбора, — заметила Жанна. — Вы же прекрасно знаете, как трудно мне будет смириться с тем, что несчастные, ни в чем не повинные создания попадут в зоопарк. Конечно, и там за ними будут ухаживать и кормить их, но после того, как они узнали вкус свободы… Для меня это все достаточно серьезно, как бы ни трудно вам в это поверить. Это — дело моей жизни, это моя работа, мой долг.
Она не договорила, почувствовав, как на глаза наворачиваются слезы.
— Да, — коротко кивнул Сэнтин, — выбора у вас нет. Могу ли я, таким образом, считать, что вы согласны?
Дождавшись ее нерешительного кивка, Сэнтин продолжил с еще большей издевкой:
— Позвольте же мне тогда еще раз уточнить условия сделки. Вы остаетесь со мной в том качестве, в каком мне будет угодно, до тех пор, пока я не вернусь в Сан-Франциско. За это я немедленно передаю права собственности на указанный участок земли заповеднику дикой природы, но оставляю за собой право отменить свое решение в течение двух месяцев, считая с сегодняшнего дня, в случае если вы не выполните свою часть договора. Ну как, идет?
— Это весьма одностороннее соглашение, — как можно спокойнее парировала Жанна. — Оно дает вам в руки совершенно неограниченные возможности, а я оказываюсь в весьма незавидном положении. Во всяком случае, перед вами я буду совершенно беззащитна.
— Именно такое положение дел устраивает меня больше всего, — откровенно поспешил согласиться Сэнтин. — Я хочу, чтобы вы были в моем полном распоряжении… на то время, пока вы остаетесь со мной. Это означает, что вы не должны общаться ни с вашим распрекрасным профессором, ни с кем из ваших друзей. Вы не должны ни звонить им, ни пытаться увидеться с кем-либо из них без моего разрешения.
— Вот уж действительно — клетка, — хмыкнула Жанна. — Вы уверены, что это действительно необходимо? Прошу прощения, но, на мой взгляд, это просто ваш каприз, и я не вижу причин, почему бы вам не…
— Мой каприз обойдется мне в два миллиона долларов, — напомнил ей Сэнтин. — Так вы согласны?
— С одним условием, — негромко, но твердо сказала Жанна. — Каждые три дня я буду звонить домой бабушке. Ни при каких обстоятельствах я не могу от этого отказаться, и не откажусь.
Сэнтин пожал плечами и небрежно кивнул:
— Я согласен. А сейчас я пошлю своего шофера, чтобы он забрал из мотеля ваши вещи. Сегодня ночью вы останетесь здесь.
— Подразумевает ли это, что я должна провести эту ночь в вашей постели? — уточнила Жанна с невозмутимым спокойствием, которого она отнюдь не чувствовала.
Сэнтин, сощурясь, посмотрел ей прямо в лицо.
— Что, если я скажу «да»? — полюбопытствовал он. — Вам, надеюсь, понятно, что я вправе потребовать от вас этого когда мне заблагорассудится? Согласитесь ли вы пожертвовать собой ради вашего, гм-м… вашего идеализма? Ради несчастных четвероногих, которых ожидает такая незавидная участь?
Его вопрос был настолько прямым и грубым, что Жанна невольно поморщилась. Но уже в следующее мгновение она упрямо вздернула подбородок и посмотрела прямо в его непроницаемые темные глаза.
— Да, если вы настаиваете, — просто сказала она. — То, что вы имеете в виду, часто продается по цене гораздо более низкой, чем выживание целого вида живых существ. К тому же мы, к счастью, живем не в пуританской Англии, когда простая физическая близость, обычный биологический акт рассматривались как
