преступникам с неслишком уж суровыми нравственными мерками. Но это было все-таки чересчур…
— Шутите?
— Нет. Завтра утром мне вынесут приговор, а еще через день приведут его в исполнение. На помилование у меня нет шансов…
— Но как же приговор приведут в исполнение, когда вы здесь — на свободе?
— И все же меня казнят, потому что я вернусь в тюрьму. Я ведь не бежал, а только отпущен на пару часов.
— Слушайте, что за чушь вы мне рассказываете?
— Поосторожнее с выражениями! Я не привык лгать! Меня на несколько часов отпустили из тюрьмы, чтобы перед смертью я еще хоть недолго смог побыть свободным человеком.
— И… вы вернетесь?
— Разумеется.
— Кто же вы?
— Капитан Ламетр.
Матерь божья!
Имя капитана Ламетра в те дни было известно всему миру. Что уж там говорить обо мне, столько времени проторчавшем в Оране без работы, по милости проклятой бюрократии.
— И… вы вернетесь, потому что… дали слово? — спросил я недоверчиво.
— Человек, отпустивший меня, был артиллеристом и служил у меня во время войны. Сейчас он — главный надзиратель.
— Что же вы, капитан… не хотите жить? Он вздохнул.
— Хочется, конечно… но подвести Барра я не могу. У вас не найдется сигареты?
— Пожалуйста… Знаете ли, для предателя и убийцы у вас что-то слишком мягкое сердце.
Черт его знает, было в этом капитане что-то, заставлявшее ему повиноваться. Словно вокруг его голой шеи по-прежнему витал призрак воротника с серебряными галунами.
Он жадно выкурил сигарету, а потом оглядел меня, словно взвешивая, чего можно от меня ожидать.
— Вы похожи на порядочного малого…
— Полагаю, что такой я и есть.
— Надежды у меня мало, мне остается всего несколько часов свободы… Но мне кажется, если бы я смог поговорить с одним человеком, который сейчас находится здесь, в здании…
Оборвав фразу, он задумался.
— Послушайте, — сказал я. — Не знаю, в чем там у вас дело, кто прав и кто виноват, но вы мне нравитесь… Короче говоря, если я могу чем-то помочь…
— Можете. Если я смогу войти во дворец, может быть, мне удастся найти помощь или, по крайней мере, умереть со спокойной душой. Мне необходимо поговорить с одним человеком…
— Я же не могу провести вас.
— Но если вы поменяетесь со мной одеждой, я смогу пройти.
— Каким образом?
— Скажу часовому у заднего входа, что мне велено передать приказ одному из офицеров.
— Но скоро смена караула…
— К тому времени я вернусь. Впрочем, если вы боитесь, что попадете из-за меня в беду, не надо.
Это я — то боюсь!
Я уже снимал ремень и расстегивал гимнастерку.
По бледному, суровому лицу капитана пробежала улыбка.
— Вы мне тоже нравитесь, друг мой, — заметил он. Фламинго улетел, луну снова затянули облака. Мы обменялись одеждой.
Увидев его в форме, я должен был признать в душе, что с лучшей выправкой солдат я еще не встречал (включая и самого себя).
— Если по какому-то стечению обстоятельств я не успею вернуться с вашей формой вовремя, скажете, что я отнял ее у вас силой. Для меня это отягчающим обстоятельством не будет — так или иначе послезавтра расстреляют.
Сказал он это таким тоном, будто сообщал, что так или иначе, но побриться все-таки будет нужно.
— А… разве нет надежды, что ваш разговор… ну, спасет вас?
— Нет. Честно говоря, я надел вашу форму не ради надежды.
Он крепко пожал мою руку.
— Назовите свое имя, чтобы я знал, кого как последний подарок послала мне судьба.
— Джон… Фаулер… Копыто.
Чего только не бывает на свете. Я почувствовал, что у меня запершило в горле.
— Спасибо, Джон Фаулер!
— Господин капитан! а не может… суд все-таки… какой-нибудь другой приговор?
— Нет. К завтрашнему дню у них будет еще больше оснований расстрелять меня. Потому что этой ночью я убью одного человека.
— Убьете… человека?
— Да. Одного лживого, жирного капитана, который втирает людям очки своею раной в голову…
— Что?!.
Он скользнул в гущу деревьев.
— Стойте, господин капитан! Выслушайте меня, пожалуйста…
Его уже не было видно… Два-три раза я еще услышал треск веток, а потом он словно растворился в зарослях и наступила полная тишина…
Фью — ю… Вот чушь-то какая! Он ведь сейчас пойдет и убьет Чурбана Хопкинса. Раз сказал, значит, убьет — это уж точно. И нет сомнений, что говорил он о Чурбане.
Надо что — то сделать. Не могу же я бросить Чурбана в беде. Кое-какое преимущество у меня есть, потому что я знаю, что Хопкинс в Синей комнате, а капитану надо еще его найти.
С другой стороны, он под видом посыльного легко проникнет в здание, а мне в таком виде это будет несколько потруднее.
Я быстро обошел угол здания. На посту у заднего входа стоял Жювель, бывший зубной техник.
Погодите-ка! Тут еще можно и попробовать. Я крикнул из темноты:
— Жювель!
Он узнал мой голос.
— Чего тебе?
— Приказ начальника караула: через каждые пять минут постовым подходить ко внешней стене! В парке видели какого-то подозрительного типа!
— Ладно… — проворчал он голосом человека, вынужденного примириться с чьей-то глупой причудой.
Я отошел чуть подальше. Через пять минут Жювель, сделав уставной полуоборот, тронулся с места… Когда он свернул на тропинку, ведущую к стене, я прошмыгнул в дверь.
Я бесшумно поднялся по винтовой лестнице и очутился в коридоре. За поворотом виднелся застеленный красным ковром переход, ведущий в галерею с пригашенными огнями… Судя по всему, там должны были находиться личные комнаты губернатора.
Только бы поскорее смешаться с гостями… Прижавшись к стене, я осторожно продвигался вперед… На лестнице появился какой-то лакей. Одновременно справа отворилась дверь одной из комнат, и оттуда вышел элегантный мужчина в снежно-белом смокинге. На белом фоне эффектно выделялась широкая розовая лента. А в петлице — ленточка ордена Почетного легиона…
Ну и ну… Вот это да!
Альфонс!
— Эй… дружок, — обратился он к слуге. — Я, кажется, заблудился в этой избушке на курьих ножках…
