представлять меня. Я должна была предвидеть…
– Твое решение ничего бы не изменило, – сухо заметил Джонатан.
Питер в растерянности переводил глаза с одного на другого.
– Сказать ему, что я не нашел тебя?
– Нет. – Джонатан твердо встретил взгляд Челси. – Скажи, что я буду рад увидеться с ним завтра, мы приедем вместе с миссис Бенедикт.
– Нет! – Челси затрясла головой. – Избавь меня от этого.
– Почему? Разве в твоем участии в вечере было что-то неприличное, недозволенное?
– Нет! Но я считаю, что мне не следует туда идти.
– Ты пойдешь, потому что я этого хочу, – мягко, но твердо сказал Джонатан. – А если ты не собираешься этого сделать, то я буду вынужден послать уважаемого сенатора к черту.
Он в самом деле мог поступить так. Челси чувствовала его раздражение.
– Но что, если там будут репортеры?
– Челси, бога ради, ты не должна прятаться. – Он повернулся к Питеру. – Ладно, скажи Дженнингсу, что я встречусь с ним, если там не будет ни одного репортера. – Он снова обернулся к Челси. – О’кей?
Питер вздохнул с облегчением.
– Хорошо, я скажу ему.
Он повернулся и быстро пошел к дому. Челси воинственно расправила плечи.
– Ладно, пожалуй, я все-таки залезу на это дерево, раз завтра мы будем заняты с самого полудня. – Она глянула на Джонатана. – Хочешь посмотреть?
– Не могу же я пропустить такое зрелище: тебя на дереве. – Улыбка скользнула по его губам. – Я непременно буду рядом.
– Твоя мать с Джонатаном собираются завтра в Канны на деловое свидание, – сказал Питер. – А съемочная группа отправится туда уже сегодня вечером. Здесь станет тихо, и Вазаро опять будет только нашим.
– Отлично, – улыбнулась Мариза. – Если не считать Катрин, Жака и рабочих.
– Ты прекрасно понимаешь, что я имел в виду.
– Да, я понимаю. Ты хочешь снова окунуться в свои дневники. – Мариза прислонилась спиной к оливковому дереву, следя глазами за оранжево-золотистыми крыльями бабочки, парящей над багряным ковром фиалок. – Почему эти рукописи столь важны для тебя, Питер? Ты говорил, что Кэтлин хочет расшифровать надпись, а что интересует тебя?
Питер захлопнул дневник в коричневом кожаном переплете и посмотрел в лицо Маризе.
– Не знаю. Возможно, я испытываю какую-то странную привязанность к людям, писавшим их… нет, это не совсем так… Мне иногда кажется, что все эти события происходят со мной. Это как грезы наяву.
Мариза сорвала травинку и поднесла к губам.
– И что же это за грезы? Он ничего не ответил.
– О Танцующем Ветре?
– Не совсем.
Она встряхнула головой.
– Почему я должна вытягивать из тебя каждое слово?
«Зря я заговорил об этом», – подумал он растерянно.
Она явно почувствовала беспокойство в его голосе и теперь будет настаивать на объяснении. Он знал, что Мариза больше всего на свете ценила чистоту и ясность в отношениях между людьми, особенно бывшими с ней рядом. Она чувствовала потребность постоянно заботиться о тех, кто был ей дорог.
– Я думаю о Парадигне.
– О ком?
– Не помнишь? О Парадигне, брате царя Трои, о том, кто дал Андросу Танцующий Ветер и помог бежать из Трои накануне ее падения.
– О да. Сам он решил остаться и погибнуть от рук врагов.
Питер кивнул.
– Мне приснился сон об этом.
– Что за сон?
– Очень странный. Парадигн, сидящий в большом кресле, похожем на трон. Его голова касается резной спинки, глаза закрыты. Он ждет чего-то.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю. – Питер беспомощно пожал плечами. – Я смотрел на него и вдруг почувствовал, что он – это я, потому что ощутил его боль, терпение и ожидание смерти.
– Но все это вовсе не похоже на плохой сон. Почему он беспокоит тебя?
