— Это совершенно необходимо. Что вы испытали, когда узнали? — спросила она. — Дискомфорт? Смущение? Вы до сих пор ходите вокруг меня на цыпочках!
— Может быть. — Он стал вынимать сигарету, затем затолкнул ее обратно в пачку, — Да, вы вводите меня в замешательство. Мне никогда раньше не приходилось встречаться с подобным явлением. Мужчина должен подумать, сможет ли он иметь секреты от женщины, которая видит его насквозь.
— Конечно. — Она встала, выпрямилась. — И мужчина имеет право защищаться. Я ценю, что вы для меня сделали, Дэвид, но, пожалуй, мои вещи уже просохли! Пока я переоденусь, пожалуйста, вызовите мне такси.
— Нет! — Он вскочил и преградил ей дорогу, прежде чем она успела выйти из кухни.
— Не создавайте дополнительных трудностей ни мне, ни себе!
— Будь я проклят, если мне этого хочется, — пробормотал он и поймал себя на том, что чуть не протянул к ней руку. — Кажется, я ничего не могу с этим поделать! Вы меня смущаете, — повторил он. — Вы постоянно смущаете меня, но я по-прежнему хочу вас, Аврора! По-моему, сейчас только это имеет значение.
— Позже вы будете думать иначе.
Он прижал ее крепче:
— Читаете мои мысли?
— Не шутите.
— Пора кому-нибудь из нас и пошутить! Если вы прочтете, что творится у меня в голове, то увидите, что я думаю только о том, чтобы отнести вас наверх в свою постель!
Она почувствовала бешеное биение в сердце, в горле.
— А завтра?
— К черту завтра! — Он с такой силой прижался губами к ее губам, что ее затрясло. — К черту все, кроме одного: мы с вами нужны друг другу! Вы сегодня не уедете домой, Аврора!
Она дала себе свободу и решила рискнуть.
— Хорошо. Не уеду.
Глава 7
Комната была залита лунным светом. Через открытое окно доносился легкий и сладкий аромат гиацинтов и тихое, успокаивающее журчание ручейка, протекающего через лес. Каждый мускул тела Эй Джи напрягся, когда она вошла в спальню Дэвида.
На стене, как она и предполагала, висела картина — живые, чувственные мазки на белом холсте. Когда она увидела свое неясное отражение не в зеркале, а в высокой стеклянной двери, ее охватила дрожь.
— Я же все это видела во сне, — чуть слышно вымолвила она и отступила назад. Но отступала она в сон или в реальность? Или это каким-то образом было и то и другое одновременно? Испугавшись, она застыла на месте. Неужели у нее нет выбора? Неужели она следует по пути, предначертанному в тот самый момент, когда Дэвид Брейди появился в ее офисе? — Я этого не хочу, — протестуя, прошептала она и повернулась, чтобы вырваться на свободу. Но Дэвид преградил ей путь, прижав ее крепче, именно так, как она и предполагала.
Она подняла на него взгляд, как не раз делала это раньше. Его лицо в тени было таким же неясным, как и ее отражение в стекле. Но глаза, освещенные луной, были ясными, слова четкими и понятными. В них читалось неприкрытое желание.
— Вы не можете больше бегать, Аврора, ни от себя, ни от меня!
В его голосе звучало нетерпение, которое становилось тем острее, чем плотнее его губы прижимались к ее губам. Он хотел, и гораздо отчаяннее, чем мог поверить сам. Его потребность в ней была сильнее, чем он позволял себе признаться. Ее неуверенность, ее колебания пробуждали самые примитивные стороны его натуры. Требовать, брать, обладать! Все мысли в его голове сплелись в один пульсирующий клубок желания. Он испытывал не приятное ожидание, как это бывало с другими женщинами, а ярость, горящую, почти неистовую. Почувствовав первый намек на капитуляцию, он чуть не сошел с ума.
Его губы были так голодны, а руки так сильны! Он настойчиво прижимался к ней всем телом и держал ее так, словно она принадлежала ему. Дэвид был почти готов к насилию, но внутренний голос останавливал его. Он всегда знал, что выбор в конечном счете за женщиной. Она может дать или отказать. Как камень, брошенный в чистую воду, ее решение, принятое сейчас, пустит рябь по всей ее жизни. Когда она утихнет и утихнет ли, предсказать невозможно. Эй Джи знала, что давать всегда рискованно. А риску обычно сопутствует некое возбуждение, некий страх. С каждой секундой удовольствие становилось все более дерзким и зрелым, пока она со стоном не поднесла руки к его лицу и не сдалась.
Это всего лишь страсть, уговаривала себя Эй Джи, чувствуя, как напряглось и заныло ее тело. Потребность, созревающая в ней, не имела ничего общего с ее мечтами, надеждами и желаниями. Она не могла сопротивляться своей страсти и не могла отказать его страсти. На сегодняшний вечер, только на сегодняшний вечер, она позволила себе быть ведомой этой страстью!
Он мгновенно понял, что она принадлежит ему. Ее тело не ослабло, а напряглось. Капитуляция, которой он ожидал, стала голодом, таким же настойчивым, как и у него. У них не будет медленного обольщения, мягкого убеждения. Желание, как лезвие бритвы, сулило не только удовольствие, но и боль. Оба это понимали, признавали и принимали. Вместе они упали на постель и позволили огню разгореться.
Его халат обвивался вокруг нее. Нетерпеливо выругавшись, Дэвид стянул его с ее плеч, обнажив соблазнительные изгибы. Его теплые губы беспорядочно блуждали по ее лицу и гладили ей горло, оставляя ее неудовлетворенной. Он потерся щекой о ее щеку, она застонала от удовольствия. Он стремился мучить, он стремился господствовать, но она охотно встречала каждое его движение. Она чувствовала теплый след его языка и ежилась в предвкушении. Она принялась рывками расстегивать пуговицы его рубашки, пока ее терпение не иссякло и она просто сорвала с него рубашку.
Она проводила ладонями по его мужественному, крепкому, сильному телу, тщательно исследуя каждый бугорок его мускулов. Его запах овладевал всеми ее чувствами. Она ощущала бурное желание, горячее намерение. Ощутив его дрожь, Эй Джи невероятно возбудилась. Его болезненное, настойчивое, отчаянное желание передалось ей. Это было именно то, чего она хотела. Такая же безжалостная, как и он, она стремилась лишить его контроля над собой.
Постель, застеленная мягкой, гладкой простыней, напоминала поле боя, полное огня, дыма и страстей. В воздухе чувствовалось дыхание весны. Но это ничего для них не значило. Теплое тело и жесткие потребности, переливающиеся мускулы и крепкие руки — вот что было сейчас их миром. Он сорвал халат с ее тела, и у нее перехватило дыхание, но не от страха, не из протеста, а от возбуждения. Когда он прижал ее руки, она воспользовалась губами как оружием, чтобы лишить его разума. Она выгнула бедра, прижимаясь к нему, мучая, соблазняя, возбуждая. Скольжение его рук по ее телу удваивало ее силы и возбуждение.
Но здесь, в этом бурлящем, пылающем мире не будет ни победителя, ни побежденного! Огонь стремительно распространялся по ее коже, оставляя тупую, пощипывающую боль там, где касались его руки или губы. Она хотела этого, наслаждалась этим и жаждала большего. Не желая надолго оставлять за ним инициативу, Эй Джи перевернулась, оседлала его и сама начала осаду.
Он не знал прежде, что женщина может вызвать у него дрожь. Он не знал, что женщина может причинить ему боль одним желанием. Она была такой же податливой и ненасытной, как он. Она была обнажена, но неуязвима. Она была страстна, но неуступчива. Он видел при лунном свете ее светлые спутанные волосы, ее кожу, сверкающую не от возбуждения, а от неудовлетворенного желания. Ее мягкие, но достаточно требовательные и дерзкие руки гладили его, и у него от этого перехватывало дыхание. Она с
