— Эй Джи…
— Нет, послушайте, Дэвид! — в отчаянии воскликнула Эй Джи, когда он опрокинул ее на диван.
— Лучше я укушу вас за ухо!
— Укусите за что захотите, но только после того, как выслушаете.
— Опять договор; и его условия? — Дэвид приподнялся, чтобы взглянуть ей в лицо.
Глаза ее горели энтузиазмом, щеки пылали от нетерпения и возбуждения.
— Какой сценарий? — спросил он, больше интересуясь ее губами.
— У меня есть кое-какие дела с Джорджем Стейджером. Знаете его?
— Встречались. Превосходный писатель.
— Он написал сценарий. В первый раз. И тот случайно попал на мой стол.
— Что значит случайно?
Она сделала Джорджу несколько одолжений. Он просил еще. Делать одолжения без выгоды для себя не соответствовало тому имиджу, который она усердно себе создавала и совершенствовала.
— Ни к чему вникать в детали, Дэвид. Сценарий удивительный, просто замечательный. Там речь идет об индейцах чероки и о Тропе Слез, как они называют насильственное переселение из Джорджии в резервации Оклахомы. Большая часть видится глазами маленького ребенка. Ты просто ощущаешь неразбериху и предательство, но там же присутствует и тонкая нить надежды. Это вам не вестерн, который кончается тем, что «они скрылись в лучах заходящего солнца», и не сладкая история. Это настоящее, и вы могли бы сделать это великолепно!
Она уламывала его, и делала это чертовски хорошо. Ему даже пришло в голову, что Эй Джи никогда не бросается в сделку, не повалявшись прежде на диване.
— Эй Джи, почему вы думаете, что, если я заинтересуюсь сценарием, Стейджер заинтересуется мной?
— Я случайно упомянула, что знакома с вами.
— Опять случайно?
— Опять. — Она улыбнулась и провела руками по его бедрам. — Он видел ваши работы и знаком с вашей репутацией.
— И что?
Сделав равнодушное лицо, она легонько погладила его по голове.
— Он просил меня как-нибудь намекнуть вам о сценарии. Неофициально.
— Куда уж неофициальнее, — пробормотал Дэвид, пристраиваясь к ней поудобнее. — Вы играющий агент, да?
— Нет. — Эй Джи посерьезнела, и взяла в ладони его лицо. — Просто я ваш друг.
Она касалась его так нежно, как не касалась даже в моменты страсти. В первое мгновение он не нашелся, что сказать ей.
— Каждый раз, когда мне кажется, что я напал на ваш след, вы увиливаете.
— Прочтете?
Он поцеловал ее в одну щеку, потом в другую, так же как ее целовала мать. В этот поцелуй он вложил и любовь, и преданность. Неужели она этого не чувствует?
— Я полагаю, это значит, что копию вы мне дадите?
— Я случайно прихватила ее домой, — засмеялась она и обняла его. — Дэвид, вы его полюбите!
— Скорее, я полюблю вас!
Она замерла. Сердце почти остановилось. Но ведь у них чисто сексуальная любовь! Очень глубокая, доставляющая большое удовольствие и удовлетворение, но все равно физическая. Когда он говорил о любви, то говорил не о чувстве, а лишь о теле. Но иного она от него и не ждала. Как и он от нее.
— Вот и любите меня сейчас, — пробормотала Эй Джи и прижалась к Дэвиду губами.
Она притянула его к себе, соблазняя взять ее сразу, быстро и пылко. Но он уже усвоил, что для большей радости это надо делать медленно и ласково. Потому что на нежность она до сих пор отзывалась настороженно, не без колебаний. Когда он провел губами по ее губам, обещая, предлагая, у нее что-то задрожало в груди, и она сама услышала, как невольно всхлипнула. Потом он еле слышно произнес ее имя, как будто только для самого себя.
Без спешки. Его желание сливалось с ее желанием. Но… не спеша. Согласившись, она позволила себе радоваться поцелуям, которые бередили душу еще до того, как откликнулось тело. Ослабев, она позволила себе трепетать под легчайшими ласками, готовясь уступить грядущей слабости. Она хотела чувствовать его без всяких преград. Поэтому принялась стягивать с него рубашку. Потом провела руками по всей его спине. Что он сильный, она поняла уже давно, с самого начала. Силу она уважала, пожалуй, даже больше, чем мягкость.
Когда это ей требовалась нежность? Если когда-то и требовалась, так это уже покрыто мраком забвения. Правда, сейчас Эй Джи искала ее и ни за что не хотела бы потерять.
— Я хочу вас, Дэвид, — прошептала она ему куда-то в щеку.
От ее слов у Дэвида заколотилось сердце. Такие слова он слышал и раньше, но от нее очень редко. И никогда еще ее признание не было таким нежным.
Он приподнял голову и взглянул на нее.
— Скажите еще раз, — Он взял ее за подбородок и низким, хриплым голосом попросил: — Скажите еще раз, когда я смотрю на вас.
— Я хочу вас, Дэвид!
Он прижался к ее губам, сметая все слова, все мысли. Как будто его жажда еще более возросла. Ей казалось, что она это чувствует, хотя сомневалась, что может ответить тем же. Эй Джи предлагала свои губы, которые он так жадно искал. Она предлагала свое тело, которое Дэвид с алчностью принимал. Но придерживала сердце из страха, что он его заберет и разобьет. Нетерпение нарастало. Одежда была сорвана. Ему хотелось чувствовать ее всю, и Дэвид задрожал, когда это произошло, и вдруг осознал, что его всегда охватывала дрожь от прикосновения к ней. Он испытывал боль, он всегда ее испытывал. Ему нравилось, как пахнет ее тело. От горла до ложбинки на груди и до ямочки на локте.
Эй Джи вздрогнула. Казалось, что все ее тело пульсирует от каждого его прикосновения. Он знал, где легкое поглаживание кончиками пальцев вызовет возбуждение, где разожжет страсть легкое покусывание, и она знала его тело. Ее губы должны отыскать каждую точку удовольствия. От ее ладоней пламя должно подняться еще выше. Его жажда росла. Каждый раз, когда Дэвид ее любил, он хотел не только того, что она давала, но и того, что могла дать. Каждый раз он отчаянно старался вытянуть это из нее и понимал, что так и не подобрал к ней ключик. Она ничего не просила, но могла бы поставить его на колени.
— Скажите, чего вы хотите? — спросил он, когда она всем телом прижалась к нему.
— Вас. Я хочу вас.
Она вознеслась выше облаков, а там сверкали молнии и гремел гром. Воздух загустел, стало душно и жарко. Ее тело принадлежало ему, она охотно отдавалась. Но сердце, которое она так защищала, само потеряло себя.
— Дэвид. — Вся любовь, все чувства, какие у нее были, мерцали в его имени, когда она прижалась к нему. — Не отпускайте меня.
Они дремали, все еще сплетенные воедино, сонные и удовлетворенные. Странно, но в тесных объятиях Дэвида Эй Джи чувствовала удивительную легкость и свободу. И с каждым разом, когда она занималась с ним любовью, ощущение личной свободы становилось все сильнее. Дэвид ее еще связывал, но она чувствовала себя более раскрепощенной, чем когда-либо в жизни. Она лежала и с тихой радостью слушала, как медленно бьется его сердце. Прямо напротив ее.
— Телевизор еще работает, — пробормотал Дэвид.
— Ну и пусть, — По ночному каналу шел какой-то фильм, выли сирены, стреляло оружие. Ее это не волновало. Она обняла его за талию. — Не имеет значения.
— Если мы не шевельнемся — уснем прямо здесь.
— Тоже не имеет значения.
Дэвид засмеялся, повернул голову и поцеловал Эй Джи в шею, где кожа все еще была разгоряченной. Он неохотно подвинулся:
