прежних намерений.
Один день сменялся другим с неизменной рутиной – вахтой, сменой вахты, палубной вахтой, машинной вахтой, учениями, зачисткой бортов, счисткой ржавчины, проверкой торпедных аппаратов, выпечкой хлеба, приготовлением обеда, чисткой картошки, починкой обуви, уходом за больными, поворотами штурвала, счислением нашего местоположения, тренировками, инструктажем, стиркой формы и всем прочим. И ежедневной записью в судовом журнале: «Ничего необычного».
Каждое утро мой лейтенант совершал обход корабля. Боцман расставлял людей на работы, а Кюн поднимался на мостик уточнить наше местоположение. Он беседовал со штурманом, вахтенным офицером и рулевым, ободряюще кивал впередсмотрящим, уточнял наше место пребывания, а затем спешил в самолетный ангар в трюме номер 2 к кабестану, чтобы можно было осмотреть оба борта корабля и на основании осмотра сделать вывод, не разъела ли ржавчина камуфляжную краску. Затем лейтенант отправлялся в корабельный лазарет, беседовал с врачами и пациентами, а потом шел к носовым орудиям, минуя при этом один из артиллерийских корабельных погребов, мастерскую судового плотника и покрасочную. Обход он заканчивал на нижней палубе с пленными. Возвращаясь, лейтенант проверял артиллерийский расчет носового орудия, осматривал летные ангары и мастерские. На нижней палубе Кюн проверял шлюпки с детьми, где мы поместили их под надзором матерей. Закончив обход и возвращаясь, лейтенант снова обходил владения старшего механика, угольные бункеры, склады боеприпасов. При этом он посещал сапожника, заходил в пекарню и на камбуз, к рулевым, в лазарет, минное отделение и напоследок осматривал орудие на полуюте.
Утром, в 11 часов, Кюн, как правило, располагался в своей каюте, принимая с докладом подчиненных офицеров, но бывали дни, когда он обшаривал каждый уголок машинного отделения. Немногих лейтенантов можно было бы упрекнуть в том, что они пренебрегают своими обязанностями, но Кюн не входил в их число.
Периодически поступали разведывательные сведения, позволявшие оценить общую обстановку. Морской штаб сообщил, что в восточной части Индийского океана, в датских портах, соблюдают светомаскировку; в Берлине считали, что это связано с постановкой мин у Новой Зеландии. Мое мнение было таково, что причиной стало исчезновение «Тираны», о котором в Берлине пока что не было известно. Спустя какое-то время неизвестная британская радиостанция открытым текстом передала приказ датскому судну следовать курсом в Зондский пролив, на основании чего мы сделали вывод, что на судах датчан до сих пор нет английских шифровальных блокнотов. Как оказалось, очередной бой с противником нам предстоял лишь через три недели, но все это время, считая, что исход войны в Европе предрешен, мы почти не получали никаких известий от германского адмиралтейства. Выглядело все это так, словно в Берлине полагали, «Атлантис» не может более поддерживать связь с Германией; важнейшие новости, касающиеся ведения боевых действий с Францией, мы получали от индийских, австралийских и японских радиостанций. Удивительно, но из Сан-Франциско последние известия германской службы вещания передавали прежде, чем их передавала коротковолновая немецкая радиостанция; даже последние новости о прекращении боевых действий во Франции мы получили этим путем. 25 июня на борту нашего судна состоялся благодарственный молебен.
Теперь уже несколько береговых станций вызывали «Тирану», включая Коломбо, Момбасу и Гонконг; но «Тирана», естественно, не могла ответить, а «Атлантис», безусловно, не собирался вести вымышленные передачи от ее имени, – возможно, именно этого и ждал от нас противник. Капитан Гундерсен говорил с горечью:
– В Австралии станут говорить, что я принадлежу к пятой колонне и удрал со своим кораблем во Владивосток или Японию.
Очевидно было, что капитана огорчила мысль о том, что его несправедливо сочтут предателем.
Я позаботился о том, чтобы отношения моих офицеров с пленными были корректными и дружескими. Шкиперы торговых судов организовали своеобразный клуб и проводили время читая, играя в карты и шахматы или просто беседуя. Время от времени можно было видеть, как один из них прогуливается по палубе с кем-либо из моих офицеров, а иногда вечером они устраивали небольшую вечеринку, на которую обычно приглашали Мора, доктора Реля и меня. За виски с содовой беседа принимала общий характер, и мы забывали про войну и про то, что являемся противниками. С течением времени состав этого клуба менялся; старых членов отсылали домой на призовых судах, а их место занимали новые. Но я был рад видеть, что сохраняется прежняя клубная атмосфера взаимного уважения. И не было ничего неуместного в том, что один из членов клуба – просоленный морской волк старой школы – ежедневно собирал свой экипаж на богослужение и ревностно молился о том, чтобы появился британский крейсер и покончил бы с «Атлантисом».
2 июля мы произвели вылазку по маршруту Зондский пролив – остров Маврикий в направлении Кокосовых островов, надеясь перехватить танкер с грузом нефти из Мири, но потерпели неудачу. За время наших бесплодных поисков я не раз вспоминал слова британского адмирала Джелико. Он писал, что «победа в меньшей степени зависит от удачи и успеха в бою, но в большей степени от того, насколько каждый терпеливо несет свою службу днем и ночью и в любую погоду». Капитан 3-го ранга Нергер повторил это изречение, когда написал, что «гораздо труднее стойко и терпеливо держаться, чем храбро атаковать».
10 июля мы очутились на расстоянии 900 километров от Коломбо и на рассвете следующего дня повернули на запад, чтобы еще раз прочесать нашу зону патрулирования, и в 6.43 утра мы наконец-то увидели то, что так долго ждали – дым из трубы. Дым был невероятно густым, и сначала мы решили, что дымят несколько кораблей. Я отдал приказ приготовиться к бою и застопорить машины – их вибрация мешала наводить бинокль на цель. После чего мы легли в дрейф и стали ждать, всматриваясь в утреннюю мглу, в которой поначалу можно было разглядеть только пару тонких мачт по обе стороны густого столба дыма. Наконец на горизонте появился корабль, его экипаж не обращал на нас никакого внимания, а мы к этому моменту снова были на ходу. Я приказал запустить второй двигатель, и судно так быстро, как только возможно, развило полную скорость. (Дизели нельзя было сразу запускать на полные обороты из-за высокой температуры воды.) По мере увеличения нашей скорости мы навязчиво повернули навстречу противнику. Его корабль выходил из туманной дымки и становился все лучше виден; вскоре мы смогли различить у судна единственную трубу, корпус темного цвета и грязно-коричневые надстройки. Судно не имело никаких отличий, свидетельствующих о его принадлежности, но, когда противник, ни о чем не подозревая, пересекал наш курс, находясь от нас на расстоянии 8 тысяч метров, мы увидели на корме на платформе привычное орудие – это означало, что судно британское.
– Но, судя по постройке, я бы предположил, что судно первоначально принадлежало Германии, – заметил младший лейтенант Мунд, который начинал службу на «Золотой скале». – Думаю, ходило по линии Ганзы.
По совету радиста я отложил атаку до окончания рутинного интервала времени подачи сигналов бедствия, когда во всем мире в эфире сохраняется радиомолчание. Как только это время закончилось, мы подняли маскировочные откидные борта и дали четыре предупредительных выстрела из 75-миллиметрового орудия. Наш флаг и сигнал «лечь в дрейф» развевались на ветру. На судне заметили наш сигнал, и их радист сразу же вышел в эфир. Он успел передать только «QQQQ – нас обстрелял рей...», когда прямое попадание в радиорубку положило конец его сигналам бедствия, вторым снарядом разбило мачту; одновременно мы включили свой передатчик и систему радиопомех, используя искаженные японские позывные. Потом мы прекратили огонь.
Инцидент не прошел незамеченным. Американский пароход «Истерн гайд» радировал: «Кого обстреляли?..»
«QRU, – последовал быстрый ответ с нашей стороны. – Мне нечего вам сообщить».
Но «Истерн гайд» не оставлял своих подозрений. «Прекратите передачу, – просигналили они нам. – Кого обстреляли?..» Им ответила какая-то береговая станция, которая несколько раз повторила QRU и замолчала.
Судьба нашей жертвы была решена. Вместо того чтобы подчиняться нашим приказам и оставаться на борту, экипаж спешно покидал судно. То же самое паническое бегство на шлюпках происходило на каждом корабле, и всякий раз по одной и той же причине – недоброжелательная союзная пресса внушала противнику страх перед смертью от рук немцев. Они считали, что лучше встретить свою судьбу в открытой
