работать, на кого хотите, или лично на себя. Правда, от вас потребуют уплаты взносов по месту деятельности, но в другой стране вы платили бы налоги. А если вы решите уехать в другую страну, это ваше право по Хартии, и вас никто не задержит.
— Вот теперь я точно ни черта не понимаю, — вздохнул Макс, — значит, на Футуна я могу выйти из вашего самолета, доехать до ближайшего аэропорта…
— Можете даже дойти, — сказал Нонг, — от Колиа до аэродрома Веле три мили.
— Или дойти, — повторил доктор, — Но у меня нет денег, и я не смогу улететь, так?
— Не так. Если вы захотите улететь, то идете 3 мили в другую сторону до Малаае, а там заявляете в суд. Суд немедленно отправит вас, куда вы скажете, а все расходы спишет с бюджета разведки. Меня лично оштрафуют за самоуправство.
— Но у меня и документов нет.
— Тем хуже для нас. Необходимые вам документы суд восстановит за наш счет.
— Про кокосовое молоко не забывайте, — вмешался фельдшер, — надо выпить всю кружку.
Доктор Линкс кивнул, сделал глоток, и спросил:
— Значит, вы рассчитываете, что я не пойду в суд, и не потребую отправки назад?
— Да, — коротко ответил разведчик.
— Черт знает что, — проворчал Макс,
— E foa! – крикнул Рон, — смотрите налево и вперед, там Мидуэй. Красота!
Атоллом любовались почти полчаса. Его лагуна была похожа на салатное сердечко, нарисованное на сине–серой поверхности океана. Два островка на рифовом барьере с такого расстояния выглядели яркими темно–зелеными треугольничками.
— Футуна и Алофи все равно красивее, — заявил потом Уфти, — вот красивее, и все тут!
— А красивее атолла Кваджалейн вообще ничего в мире нет, — между делом, припечатал Керк, сменяя Рона за штурвалом.
— Вот не надо! — возмутился Уфти, — Самый большой не значит самый красивый. Если хочешь знать, красивее всего остров Раиатеа. Эстетический факт!
— Для меня самое прекрасное место в мире это атолл Такунаилау, — твердо сказал Нонг.
— Это другое, — серьезно возразил Рон, — Это психология. Для нас Такунаилау, это как…
— Как для Нонга его Тхай, — не оборачиваясь, договорил за него Керк.
— При чем тут моя жена? — спросил вьетнамец.
— При том. Ты на нее смотришь субъективно. Другая женщина для тебя менее красива, просто потому, что она — не Тхай.
— Керк — фрейдист, — фыркнул Рон, — Он считает кольцевой атолл женским символом.
— Он умную вещь сказал, — заметил Нонг.
— Ага! — согласился Уфти, — Фрейд бы скис от зависти, правда, док Линкс?
Макс Линкс пожал плечами.
— Если честно, то я не уловил предмет спора.
— Типа, мы участвовали в гуманитарной операции на этом атолле, — пояснил тот, — У нас всякие воспоминания по этому поводу… Кстати, док, вы бы глянули на своих чертиков.
В блокнотике были не только чертики. Там имелся очень условный набросок, о котором Макс не помнил, но до него моментально дошло, что это. Генный трансфер с участием материала морских водорослей и папоротников. Вероятно, когда он рисовал, то имел в виду что–то этакое. Но что? «Разберусь в более спокойный момент», — решил он. Кроме того, в блокнотике был коротенький текст. Трехстишье в стиле японского хокку.
— Ваше, док? — спросил Рон, посмотрев на экран.
— Мое.
— Под очень хреновое настроение писали?
— Даже не передать, — хмуро сказал доктор Линкс
— Эй–эй, куда вас понесло? — вмешался Уфти, — Жизнь прекрасна! Керк, я возьму укулеле, пока ты все равно крутишь бублик?
Скандинав кивнул, и «чистокровный папуас» взял мини–гитару, пробежался кончиками пальцев по четырем струнам, что–то чуть–чуть подстроил в инструменте, и объявил:
— Разминка: фольклорная папуасская баллада о любви большого старого синего кита и маленькой юной светящейся глубоководной каракатицы, в моем переводе на basic–en.
…
Он пел песни одну за одной, с невероятной легкостью, и Макс подумал, что этот парень относится к категории людей, для которых петь так же естественно, как дышать. Потом раздался тональный сигнал из динамика. Керк коснулся тюнера, сделав звук чуть ли не вдвое громче, выбросил вверх руку со сжатым кулаком, и крикнул:
— Joder! Мы сделали это!
Рон и Нонг затопали и заулюлюкали, а Уфти, ударяя по струнам, продекламировал:
— De puta madre! Ты извратил вису из Старшей Эдды! — возмутился Керк.
Впрочем, видно было, что возмущение наигранное. Уфти подмигнул, отложил укулеле и двумя ладонями с растопыренными пальцами показал ему «длинный нос», как делают в детских играх. Доктор Линкс, в полном недоумении смотрел на это веселье, не понимая его причины. Нонг, успокоившись первым, тронул его за плечо и объяснил.
— Все радуются, что мы уже дома. Мы хорошо сделали работу, вернулись, всем весело, и поэтому Керк кричит, машет руками и ругается с Уфти.
— Я ругаюсь потому, что этот папуасский лже–скальд извратил культурно–ценный текст.
— Я классно перевел, — возразил Уфти, — а этот агрессивный грубый исландский дуболом ругается потому, что сам не умеет литературно переводить свой родной эпос.
— Перевел он, как же! — скандинав презрительно фыркнул, — Особенно последние слова.
— А что? – невинно спросил Уфти, — Викингам были знакомы смерчи, отсюда airwall.
— Вы его не слушайте, док. «That’s the line of airwall» это сообщение борт–компа, — Керк постучал по панели перед собой, — Нас лоцировал пограничный дрон ПВО, мы вошли в охраняемое воздушное пространство Меганезии. А Уфти – фальсификатор.
— Я популяризатор эпоса, — возразил тот, — Знаете, док Линкс, миф «Makemake o–o toona kohu» в моей обработке даже опубликовали во французском «Revue historique». Потом, правда, они написали, что это была ошибка, но тем не менее…
Макс покачал головой.
— Извините, Уфти, но я не знаю океанийских языков.
— Это на диалекте Рапа Нуи значит: «Как первый бог вошел в свою тень». По ходу, он со своей тенью
