и защиту. Да! Потом они добавляют к этим правильным словам другие слова. Про то, что с врагом, который хочет поработить народ, надо не сражаться, а договариваться, уступать ему. Что надо отдавать ему сегодня это, а завтра — то. Они говорят, что у врага такие же права, как у друга. Это и называется «толерантность». Она нужна, чтобы народ проиграл войну. Чтобы враг отнял у него еду и дом. Народу такая толерантность не нужна. А то, что не нужно народу – это не демократия. Да! Некоторые говорят, что мы агрессивные. Что мы не толерантные. Что мы решаем вопросы силой оружия. Вы это слышали у себя на Западе. А кто это говорит? Продажные политики. Они сидят за столом с врагом народа. С тем, кто хочет поработить народ. А, может быть, уже поработил. Они едят у него из рук. Они берут у него деньги. Они принимают законы про толерантность, чтобы врагу было легко вас поработить. Да! Теперь вы знаете, почему продажные политики называют нас агрессивными. Они хотят называться демократами, и получать от врага деньги за предательство. А мы им мешаем. Мы показываем, что такое настоящая демократия. Мы не даем врагу забирать землю и имущество у нашего народа. Мы не даем врагу порабощать наш народ. Мы на страже интересов народа. Если для этих интересов надо воевать, мы воюем. Мы знаем: если мы откажемся от войны, как нам предлагают продажные политики, то нас растопчут. Мы не позволим этого сделать. Мы будем создавать боевую авиацию. Мы будем покупать или производить вооружения. Мы будем строить сильную армию. Мы будем делать то, что нужно нашему народу, а не то, что нравится жирным засранцам в Женеве, Брюсселе и Гааге. Пусть эти продажные шкуры засунут себе в жопу свою мораль и свои принципы международного сотрудничества. Пусть продают все это дерьмо кому–нибудь другому, а не нам. Эти продажные ублюдки учат вас пускать слюни про толерантность и отказ от применения силы. Когда враг принуждает вас жить по его законам, они учат вас блеять, как будто вы овцы, которых ведут на бойню. А когда враг вас грабит или убивает, они делают вид, что ничего не случилось. Это – не демократия. Это – предательство. А мы будем строить демократию. У нас есть общие интересы с народом. Да! У нас нет общих интересов с врагами и предателями. А правы мы или нет — решат наши потомки!»
Грянул восторженный рев легионеров, сквозь который можно было расслышать чьи–то робкие аплодисменты из небольшой кучки репортеров. Президент Ндунти поправил на себе простой генеральский китель (который хорошо сидел на бывшем главаре банды ангольских дезертиров), вернулся за парадный стол под флагом Шонаока, и сделал два глотка минеральной воды из простого, демократичного граненого стакана.
*********************************
…
Рон Батчер хлебнул пальмового пива из кружки и прокомментировал:
— Говнюк.
— Очень много слов, — лениво сказала Пума, — Не поняла. И еще смешно. У них там день, а здесь ночь. Звезды. Я помню про вращение Земли, а привыкнуть не могу.
— А про что говорил Чоро? — все так же лениво спросила Пума.
— Про политику.
— Он неправильно говорил?
— А ты сама как думаешь? – поинтересовался экс–коммандос, знавший по опыту, что его vahine прекрасно запоминает услышанное даже в полусне.
— По ходу, ничего такого, — ответила она, — Если тебя грабят, то надо воевать, а если надо воевать, то нужно оружие и армия. Чоро — говнюк. Да. Но это он правильно сказал.
— Дальше, — поощрил ее Рон.
— Если у нас есть фермы, фабрики, школы, специалисты, наука, тогда все просто. Да. Мы придумали и сделали оружие. Мы научили немного солдат–специалистов. Мы наняли за кое–какие деньги резервистов, кому интересно. Их тоже научили. Наших людей никто не сможет грабить. Хорошо. А если у нас нет ни хрена — с чего тогда начинать?
— А с чего бы ты начала?
Пума переместилась из положения «лежа» в положение «сидя по–турецки» (что означало в данный момент крайнюю степень напряжения ума), и объявила:
— Я начинаю, как в комп–игрушке «X–fenua». Выращиваю и охраняю дешевую еду. Ее и охранять не дорого. Ее никто не будет отнимать большой военной силой, и мне не надо даже армии. Можно дать оружие фермерам, и хватит. Когда появилась еда на продажу, я начинаю делать более хорошее оружие, инструменты и ценные вещи. Если получится, то я делаю инструменты–оружие. Называется «продукция двойного назначениия». Выгодно. Потом, если у меня это есть, я могу делать образование. Я пока правильно говорю, да?
— По ходу, так, — подтвердил экс–коммандос, — Теперь вопрос. Почему Ндунти не давал фермерам дешевое оружие, которым они бы могли охранять свой добряк?
— Это понятно. Они бы тогда убили его солдат, и его тоже. А так он мог их грабить.
— Ответ верный. Идем дальше. Кто сейчас может напасть и ограбить людей шонао?
— Не знаю, — ответила Пума, — Может, ЮАР могла бы. Но это большая война. Они не захотят. Слишком дорого. Не выгодно.
— Опять верно. Теперь вспомни, что спросил у Чоро тот парень из «Spigel».
— Я помню. Он спросил: зачем тратить деньги на оружие, если люди шонао сидят в полной жопе, нет домов, негде работать, и там не голод только потому, что из Мпулу привезли кучу хавчика. Я тоже не понимаю. Чоро же не дурак. Зачем он так делает?
Рон похлопал ее по плечу.
— Это просто, как банан. Ндунти – бандит. Он привык грабить, это его образ жизни. Для того, чтобы хорошо грабить, необходимо эффективное оружие. А на людей шонао ему насрать. Ты краткий курс экоистории учила? Про государство помнишь? Вот Ндунти и есть государство в его чистой, незамутненной форме. Во Франции лет триста назад был такой король – он прямо говорил: «государство – это я». Здесь аналогичный случай.
— Тогда что он говорил про народ и демократию? – удивилась Пума.
— Это для репортеров–юро, — пояснил Рон, — У них у самих демократическое государство. Он им хочет объяснить, что его демократия демократичнее.
Пума энергично передернула плечами и обиженно наморщила лоб.
— Я ни хрена не поняла, что ты сейчас сказал. Говорить такими словами — не честно, да!
— ОК, тогда на пальцах. Смотри: демократия – это кукольный театр, куклы называются «народ». Считается, что куклы приказывают, а оффи — выполняют приказы. Ясно, что оффи приказывают сами себе, но в Европе это не принято говорить. Типа, неприлично.
— У! Это я знаю. Ты скажи что значит: «его демократия демократичнее».
— Значит, в его театре куклы больше похожи на людей, — пояснил резерв–сержант.
— Врет? – спросила Пума.
— Хрен его знает, — Рон пожал плечами, — В Европе оффи такие же говнюки, как Чоро, но он наглый мелкий бандит, а они — трусливое крупное ворье. Европарламент, конечно, на вид, более убедителен, чем Национальное Собрание Шонао…
— Национальное что? – перебила она.
— Это когда Чоро собирает легионеров на площади, что–то говорит, они кричат «ура!». И когда они крикнули, считается, что народ одобрил. В Европарламенте для этого сделаны кнопочки на столах. Депутатам платят — они нажимают кнопочки. Результат такой же.
— На площади – прикольнее, — решила Пума, после короткого размышления.
Рон допил банку пива, смял в ладони, как бумажную, бросил в мешок, и сообщил:
— Многие юро тоже думают, что на площади прикольнее. А другие юро говорят, что это фашизм.
