Светозара Смороды, прошу любить и жаловать, судари мои разлюбезные…
Пообедали в трапезной на первом этаже. Кое-кто из обедавших присутствовал на вчерашнем бале у князя Нарышки и теперь вовсю делился впечатлениями. Свет с Ергой слушали разговоры, о делах помалкивали.
После трапезы прибыли местные волшебники, квалифицированные в постановке магических барьеров. Каждому из сыскников, определенных под начало чародея Смороды, был немедленно поставлен коллективный защитный барьер. Чтобы снять такой барьер в одиночку, Свету потребовалось бы не меньше часа.
Потом сыскники-волшебники получили приказ ждать дальнейших распоряжений, а чародей Сморода и принципал Ерга вновь уединились в кабинете.
Через четверть часа волшебников опять позвали к начальству. Инструкции им давал чародей Сморода. Волшебникам было заявлено, что ныне они свободны. Всем след ждать дальнейших приказаний. А покудова уделить особое внимание ежедневной разрядке. Словом, утром все обязаны быть готовы к тяжелой магической работе. Когда удивленные неожиданным отпуском колдуны покидали кабинет принципала, Свет включил Зрение.
Краски вчерашнего страха в аурах ключградских волшебников сгустились.
Свет выключил Зрение и вздохнул. Тут он помочь собратьям по Дружине ничем не мог – страху перед Велесом и Мареной, как известно, всяк противостоит один на один…
И дальше все катилось привычным порядком.
Стратегическое совещание с Пореем Ергой завершилось единственным решением – повторить пройденный вчера путь на новом уровне квалификации. Иных вариантов сыска покудова найдено не было. В результате Свет, Буривой Смирный и Сувор Нарышка в сопровождении незнакомого гостям молодого волшебника, коему была уготована роль срочного курьера, отправились в дом Вороноя Кудряша.
Посадник хоть и не был рад посетителям, но оказался достаточно любезным, чтобы, окромя надоевших ему накануне ключградских сыскников, позволить беседу со своими слугами еще и столичному чародею.
Свет разговаривал с оными слугами в отдельной комнате, с каждым и каждой поодиночке.
Работа была скучной и монотонной. Приходилось систематически накладывать на комнату и периодически подновлять защитное заклятье, приходилось задавать одни и те же вопросы и внимательно следить, не коснется ли ментальной атмосферы в комнате след чужого, неизвестного Таланта…
Словом, сыскному процессу любезность посадника никакой пользы не принесла. Ауры у слуг оказались самыми что ни на есть обыкновенными. И если кто-то из прислуги Кудряша и стал вдруг таинственным убийцей Клюя Колотки, то Таланту чародея Смороды он был явно не по зубам. Впрочем, сам Свет в подобную возможность ничуть не верил… А поелику посадник, в свою очередь, испытывал совершенное удовлетворение от невиновности своих слуг, то и расстались Свет Сморода с Вороноем Кудряшом, пребывая в совершенно противоположных настроениях.
От посадника Свет, сопровождаемый все тем же эскортом и под прикрытием все того же Буривоя Смирного, отправился в дом погибшего.
Увы, и здесь его ждало полное разочарование. Слуги Клюя Колотки были совершенно нормальными людьми, ни сном ни духом не ведавшими, кому могла понадобиться безвременная кончина их любезного хозяина, и очень скорбевшими по убитому – ауры их переполнялись черной тоской и обидой на судьбину.
Волшебные манипуляции постепенно брали свое: душа Света тоже стала переполняться. Только не тоской – привычным раздражением… Все понимающий Буривой Смирный, препровождая в кабинет погибшего хозяина очередную прислугу, бросал на соратника сочувственные взгляды. К сожалению, тут сыскник чародею Смороде помочь ничем не мог. Он, правда, предложил привезти шпаги и устроить небольшую разрядку, но Свет, вестимо, отказался. Фехтование в доме, где занавешены все зеркала – в том числе и волшебное, – не было бы кощунством разве лишь у поганых ордынцев.
А потом в доме появились родители погибшего.
Свет узнал о них от Буривоя.
В общем-то, отец и мать Клюя вряд ли могли помочь следствию: как известно, планида любого волшебника – служить обществу, и от этого служения его ничто не должно отвлекать. В том числе, и сыновняя любовь. Тем паче, если ведомо, что всякая любовь может стать угрозой Таланту. А посему волшебники редко общаются со своей семьей… К тому же, старики Колотки наверняка убиты горем. Ведь дюжинным людям человеческие эмоции не возбраняются.
Одним словом, Свет решил с Клюевыми родителями не беседовать. И продолжал тратить время впустую, приступив к повторному опросу прислуги. Все тщетно – никто на противоречиях не попадался.
Чародей помаленьку сатанел. Наконец перед ним оказалась последняя служанка. Снова привычные вопросы, набившие оскомину ответы. Не ведаю, не заметила, не видела, да нешто бы я молчала, сударь колдун…
И тут на пороге комнаты появился Буривой Смирный:
– Мать Клюя Колотки хочет поговорить с вами, чародей. Пригласить?
Свет поморщился:
– Извините, сударыня! – И когда служанка покинула комнату, спросил Буривоя: – Кто она такая?
Буривой пожал раменами:
– Булочница. Живет в Парфино, недалеко от Старой Руссы. Сорок семь лет.
С Новогородчины, подумал Свет. Землячка… И неожиданно для себя изменил решение.
– Пригласите ее, брате!
Женщина, давшая жизнь Клюю, выглядела гораздо старше своих сорока семи лет. Седые волосы, собранные в узел на затылке; круглое, полное, но какое-то пепельно-серое лицо; фиолетовые, полные тоски глаза, окруженные сеточками преждевременных морщинок. Наверное, Клюеву мать состарило обрушившееся на семью горе. А может, вся судьба сына была для нее сплошным горем – встречаются у отмеченных Талантом и такие матери…
– Садитесь, сударыня! Примите мои глубочайшие соболезнования! Муж-волшебник Колотка был прекрасным колдуном и справно послужил родине…
Женщина вскинула голову:
– Бросьте, сударь чародей!.. Возможно, он и прекрасный колдун, но сыном он был бессердечным. Как и все вы, волшебники!..
Ненависти в ней не было, но на Света тут же обрушился новый приступ раздражения. Тем не менее он сдержался.
– Зря вы так, сударыня… К волшебникам не применимы обычные моральные требования. Наше главное дело – забота о благе страны, и вам след гордиться своим сыном.
Глаза женщины наполнились слезами. Она опустила голову:
– Я бы гордилась, буде бы у меня имелись другие дети. Но Клюй оказался единственным. Поэтому я им не гордилась, я его просто любила…
Она заплакала навзрыд, как плакала в последний раз, наверное, в далеком детстве. Впрочем, вряд ли. Наверное, она рыдала и позже. Ведь Клюй Колотка был ее единственным сыном. Как Свет Сморода – для своей матери. Во всяком случае, Дубрава Смородина плакала так все тридцать два последних лета. А Свет об этом узнал чуть более полугода назад, в морозный сеченский день. Когда впервые за свою взрослую жизнь побывал дома…
Между тем мать Клюя справилась с собой, утерла слезы, подняла голову.
– Простите меня, чародей!.. Я, должноть, отнимаю у вас время. Я просто хотела вас попросить… – Вот когда ней проснулась ненависть, ненависть, заметная и безо всяких С-заклинаний. – Найдите убийцу моего сына, чародей. Найдите, и я век буду благодарить вас.
Светово раздражение переродилось в черную злобу, но это была злоба вовсе не на сидящую перед ним женщину. Это была злоба на всю подлунную, на ее устройство, убивающее детей и заставляющее рыдать матерей. И от этого – казалось бы, знакомого – чувства не освободила бы чародея никакая разрядка…
Свет встал.
