— Ничего. Абсолютно ничегошеньки.
— Это тебе не рация для пустой болтовни, Чарли.
— Знаю.
Послышался тихий смех, а затем тот же голос спросил:
— Хочешь войти?
— А ты хочешь мокко латте?
Больше никто ничего не сказал — двери открылись. Чарли глянула на меня с довольной ухмылкой и приподняла чашку с кофе:
— Говорила же, круче золота.
Мы остановились у сестринского поста, где две медсестры заполняли истории болезни.
— Правда, золото я еще не пробовала, — шепнула Чарли через плечо.
Одна из медсестер, потрясающе красивая латиноамериканка с коротким каре и миндалевидными глазами, подняла взгляд от бумаг. Выражение ее лица не оставляло сомнений — Чарли угадала с кофе. Она схватила чашку, сорвала крышку и, подув, чтобы не обжечься, неуверенно сделала маленький глоток.
— Давненько тебя не было. Чем я заслужила такое удовольствие? — спросила женщина, не скрывая наслаждения после глотка. Потом захихикала, вышла из-за стола и набросилась на Чарли с медвежьими объятиями.
— Ну…
— У тебя мокрые волосы, — перебила медсестра. — Чарли, черт возьми, там же градусов семь.
— Ничего подобного. Минимум девять.
Пока Чарли обменивалась с подругой новостями и подробностями жизни, я решила осмотреться. В палатах вокруг нас не было света, но я и так видела крошечные кроватки и огромные аппараты, из чего сразу сделала вывод: мы в отделении для недоношенных детей. То, что я оказалась здесь, всколыхнуло что-то внутри меня. Тоску. Желание. Ослепляющую потребность создавать и защищать. Настолько сильную, что стало больно. Изо всех сил пробираясь сквозь эту боль, я вырвалась из ее цепкой хватки и оттолкнула как можно дальше от себя.
— Ну так как? Сделаешь парочку звонков? — спросила Чарли, когда я повернулась, чтобы подойти к ней. На несколько секунд я замерла, в очередной раз пораженная ее манящим сиянием, блестящей аурой, которая окутывала эту женщину.
— Ну конечно. В каждой больнице у меня есть по несколько знакомых медсестер. Я все узнаю.
— Что она хочет узнать? — спросила я у Чарли, подходя ближе.
— Ой, прости, я на минутку, — сказала она подруге и снова открыла мобильник. Видимо, подруга обо мне не знала. — Привет, что стряслось?
— М-м, я в порядке, что она хоч…
— Точно. Нэнси уже работает над этим. Попридержи коней, дядя Боб. Мы все выясним.
Мне показалось, что на этот раз ей действительно позвонили, но через секунду она посмотрела прямо на меня и подмигнула:
— Ага, Нэнси разыскивает беременную женщину под тридцать, которая умерла на днях. Она проверяет все больницы в городе.
Я опустила глаза.
— Но если я покончила с собой…
— Этого мы не знаем. — Она взяла меня за руку, чтобы вернуть из опасного омута. — Мы не знаем, что произошло.
И тут ее брови сдвинулись, глаза смотрели мимо меня, а выражение лица внезапно стало раздраженным.
Я обернулась и тоже увидела. Его. Рейеса. Во всей красе. Он стоял в коридоре недалеко от сестринского поста и сквозь стеклянную стену вглядывался в одну из палат со все теми же крошечными кроватками и огромными аппаратами. На этот раз мне удалось получше рассмотреть руки, скрещенные на широкой груди, темную щетину, очерчивавшую идеальные губы…
Бросив взгляд на подругу, Чарли медленно пошла к нему, прижав к уху телефон. Подруга ответила таким же быстрым взглядом, но, конечно, не увидела ни Рейеса, ни меня.
— Ты ведь больше не психуешь по поводу того инцидента с ножом у твоего горла? — спросил он, не отрываясь от стекла. — Прошло уже несколько дней. К тому же виноват не только я.
— Какое слово во фразе «У меня дело» ты не понял? — проговорила Чарли в трубку.
Он не ответил. А потом улыбнулся так, что очаровал бы и мех на лисе, и сказал:
— Дети — это круто.
Чарли тоже улыбнулась и посмотрела в палату.
— Они как будто даже ненастоящие, — согласилась она, искоса глядя сквозь стекло с выражением восхищения на лице. — Как куклы. Ну, куклы с проводами и дыхательными аппаратами. Бедняжки.
Рейес прикоснулся к стеклу указательным пальцем, показывая на одного из детей:
— Вон тот станет профессиональным футболистом.
Сначала Чарли рассмеялась, а когда он не присоединился к ней, настороженно поглядела на него:
— Ты действительно это знаешь?
— Я действительно это знаю, — ответил он, по-прежнему не отводя взгляда от младенца.
— Черт подери. — Теперь она смотрела на ребенка по-другому. — Но ведь он еще такой маленький.
Рейес пожал плечами:
— Он все это переживет.
Чарли тихонько хихикнула:
— Надеюсь.
Я не могла смотреть вместе с ними. Не могла заставить себя признать то, что сделала. Признать, что разрушила жизнь. Жизнь, которую я должна была разрушить.
— Не хочешь знать, почему я здесь? — спросил Рейес через минуту, сложил руки на груди и уставился на Чарли пронзительным взглядом.
— Неа.
Сделав едва уловимый шаг к ней, он сказал:
— Может, уберешь этот идиотский телефон?
— И снова нет.
Пока она смотрела через стекло на крошечных детей, он провел пальцем по ее щеке, затем по шее, оставляя след из черного дыма ласкать ее кожу.
Глубоко вздохнув, словно пытаясь вдохнуть его сущность, Чарли отступила назад и покачала головой:
— Прекрати.
Рейес подался к ней:
— Останови меня.
Она уперлась рукой ему грудь, а он накрыл ее своей ладонью. В темных глазах плескалась настоящая мольба, как будто Чарли могла что-то для него сделать. И все же она оттолкнула его, дьявольская улыбка едва коснулась его губ, и Рейес снова растворился в мрачном тумане.
— Что там у тебя? — спросила подруга Чарли, идя к нам по коридору. В руке у нее был лист бумаги.
— Ой, — произнесла Чарли, приходя в себя, — я… Тут была какая-то букашка.
Медсестра оглянулась:
— Это ее ты пыталась вытолкнуть куда подальше? — Когда Чарли ничего не ответила, а просто пожала плечами и закрыла телефон, она вручила ей листок. — В больнице святого Иосифа умерла женщина. Она была беременна.
Чарли посмотрела на бумажку, а мое сердце едва не выскочило из груди. Ну, мне так показалось. У
