что съесть», – решила Франческа. И в довершение – в благородных серебряных графинах красное вино и, как заверила горничная, вода из живительного источника. Комната озарилась двадцатью восковыми свечами в плошках из тосканской керамики и приобрела праздничный вид.
Франческа так восторгалась, что забыла испугаться, когда наконец явился Бельдан. Она рассмеялась и, показывая на окружавшее их великолепие, спросила:
– Значит, вот как живут отшельники?
– Именно так, если этот отшельник Саверио Гвиди, – улыбнулся Арнонкур. – Дело в человеке. Саверио устал от людей. Однажды он погрузил свои богатства на тридцать телег и привез в уединенный дом – решил провести последние годы в одиночестве среди собранных сокровищ.
– И ты тоже об этом мечтаешь: пройти с боями по жизни, а потом удалиться из завоеванного тобой мира?
Бельдан понял, что она хотела спросить. Он понял ее страхи.
– Из мира, может быть. Но никогда от тебя.
Как он был красив! Франческа не понимала, как могла не замечать этого раньше. Смуглое лицо, бархатные волосы, выразительные глаза, нежные руки. И вот сейчас эти руки привлекли ее к себе – так, что зашелестел шелк пеньюара, соприкоснувшись с его панталонами. Сбылись грезы, волновавшие Франческу долгие, безотрадные годы, те годы, когда она жила лишь мечтами. И какой от него исходил божественный аромат: гвоздики, мыла и самого Бельдана – кожаной куртки, холеного коня, свежего ветра и солнца. Таким он ей запомнился с самого первого дня в Бельведере.
Бельведер. Как давно это было!
Франческа прикоснулась к его волосам, еще влажным после ванны. Провела по ним ладонью, пропустив пряди между пальцами.
Они были так близки друг от друга, близки к исполнению своей мечты и началу новой жизни. Но это не утешало Франческу, потому что она знала правду, а Бельдан пока нет.
Он наклонился к ней, и Франческа ощутила на щеке его дыхание. Потерся о ее шею щекой. И она поняла: если у нее не хватит смелости сейчас, потом будет слишком поздно. Между ними всегда будет стоять ложь. Такое короткое слово – ложь, но оно вырвало Франческу из объятий Бельдана.
– Мне надо тебе кое-что сказать, – прошептала она.
– Говори. – Бельдан ткнулся лицом в ее грудь, но, видимо, почувствовав тревогу Франчески, поднял голову – упоенный любовью, немного раздраженный промедлением, но внимательный. – Дело в том шелке, который я тебе подарил? Или в том, что я выбрал для ночлега такое уединенное место? Я тебя пугаю, Франческа?
– Нет, Бельдан, ты меня никогда не пугал.
– Тогда в чем дело?
Он больше не держал ее в объятиях, и графиня почувствовала, как холодно в комнате, как колет разбросанный по полу тимьян ее босые ступни. Но ни холод, ни колкая трава ей нисколько не мешали, наоборот, создавали суровую обстановку исповедальни, где говорят одну святую правду, получают прощение и быстро все забывают. «Господи, пусть все так и случится», – молила она.
Франческа дотронулась до щеки Бельдана ледяными пальцами, потом взяла его за руку.
– Сядем у огня.
Она неудобно устроилась на стуле и подождала, когда Бельдан пододвинет себе второй стул. А тогда вздохнула и посмотрела прямо ему в глаза.
– Я тебе лгала. Я лгала всем! – Франческа очень спешила: в горле стоял ком и грозил прервать ее речь. – Я никогда не занималась с Ги любовью. И ни с кем другим тоже. Я – девственница.
Бельдан пошевелился, но она не обратила на это внимания.
– Меня никто никогда не желал. Вот в чем простая и горькая истина. Унизительно, правда? Наверное, стыд и заставил меня лгать. Я сама распустила этот слух, сама все устроила. Я так часто представляла себе, как занимаюсь любовью с Ги, что однажды решила вытащить на свет Божий свои ночные мечты, захотела, чтобы обо мне шептались. Мне нравилось, что обо мне заговорили и стали рассказывать сказки о нас с Ги. Чем больше, тем лучше: пусть все верят, что мы любовники. По крайней мере это было тем, что принадлежало мне. Пусть ложь, но моя.
Франческа чувствовала биение сердца Бельдана у своей груди.
– Ты не обязана мне об этом рассказывать. Я тебя ни о чем не спрашивал.
Она помолчала.
– У меня в жизни ничего не оставалось. Только Оливер, но он был в плену. И мать, которая часто бывала не в себе. И никакой надежды на будущее. Поэтому я придумала себе прошлое. Развратное прошлое со смазливым любовником. Мало-помалу слухи обрели определенность факта, и я поверила в них сама. До такой степени, что решила: где-то в мире, а не только в моем сознании живет человек, который некогда любил и желал меня.
Франческа сказала все, что она хотела сказать, и теперь молча слушала, как весело трещал в очаге огонь и как протяжно завывал ветер в по-зимнему голых ветвях деревьев. Бельдан не шевельнулся и не проронил ни звука. Они молчали довольно долго. Наконец он спросил:
– Это и есть та ужасная правда, которую ты собиралась мне сообщить?
Графиня кивнула.
– Правда в том, что ты всем лгала? И тебе было бы гораздо легче признаться, что ты переспала с сотней мужчин, чем в этой лжи? – Мягкий тон Бельдана успокаивал ее. – Ты не лгунья.
Франческа не успела опомниться, как Бельдан привлек ее к себе.
