— И ты пьешь эспрессо?
— Не-ет! — со смехом открещивается он. — Я отношу его отцу!
— А! — улыбаюсь я. зачерпывая ложечкой от всех трех видов мороженого поровну.
— А тебе сколько лет? — спрашивает он.
Обычно я говорю: «Столько же, сколько и Камерон
Диас!», но в данном случае я вынуждена отметить:
— Я тебе в матери гожусь!
— У тебя есть дети?
— Нет.
— Замужем? — хмурится он.
— Нет.
— Хорошо! Тогда ты можешь быть моей девушкой! — сияет он и важно направляется к моему столику. — Меня зовут Нино!
— Ким, — говорю я и пожимаю протянутую руку.
— Смотри! — радостно восклицает он. — Мы как реклама печенья «Ринго»!
Я повторяю с недоумением:
— Ринго?
— Ну да, — настаивает он и нетерпеливо объясняет: — Я — шоколадное, а ты — ванильное, понимаешь?
Мы переплетаем пальцы (мои — молочно-белые и его — блестящие коричневые) и смеемся, потому что вид наших переплетенных пальцев напоминает фортепьянные клавиши.
— Двойной эспрессо, — окликает мальчика бармен.
Нино тяжело вздыхает и говорит:
— Мне надо идти, — так, будто отправляется на войну.
— Ладно, — у меня тоже огорченное лицо. — Grazie за gelato.
— Не за что, — отвечает он. В дверях он оборачивается:
— Придешь сюда завтра снова?
Я с готовностью киваю. И только когда он уходит, я замечаю в зеркале, что глупо улыбаюсь — боже мой, меня только что склеил семилетний мальчишка!
В отеле мама оживленно обсуждает важный вопрос: Как Одеться К Нашему Первому Обеду На Капри? Сама с собой.
— Я думала надеть вот это платье, золотистое, атласное, с косым кроем, но, по-моему, в нем я похожа на статуэтку «Оскара». Наверное, лучше кремовое. Ближе к классике. Но может получиться немного блекло, я ведь еще не загорела… — Мама прикладывает материю к лицу, морщится и снова поворачивается к гардеробу. — Ярко-розовые брючки всегда к месту, но я не уверена, произведут ли брюки хорошее впечатление, и потом, это же католическая страна… — Она отодвигает в сторону гроздь вешалок, бормоча свою любимую мантру: «Лучше перестараться, чем потом пожалеть». — Полотняный костюм слишком измялся. Надо будет на пару дней повесить его в ванной. — Она переводит дыхание и сосредотачивается. — Мне нужна недосказанность, женственность и стиль. Мне всегда хорошо в сиреневом. И можно его немного приукрасить аметистовыми сережками.
Неизвестно, сколько еще это может продолжаться, поэтому я предлагаю:
— Можно спуститься в бар на минуточку и посмотреть, как все одеты.
Мама смотрит на меня так, будто забыла, что я здесь нахожусь.
— А потом вернуться и переодеться, если мы не соответствуем.
— Хорошая мысль, — соглашается она и останавливается на сиреневом.
Мое правило в отношении первого выхода в свет гласит: «Сомневаешься — надень черное». Моя мама принципиально против черного. Она говорит, что это отговорка, причем неизобретательная. Если ты, конечно, не относишься к «зимнему типу», уж не знаю, что она под этим подразумевает. Я чувствую ее взгляд, застегивая последнюю пуговицу жакета с воротником-стойкой.
— Какая прелесть, милая, — говорит она.
Я разглаживаю затканный черным узором черный атлас и удивляюсь про себя, что мама не возражает против того, что япереметнулась на темную сторону.
— Но может, лучше вот это?
Я оборачиваюсь и вижу у нее в руках обтягивающую водолазку.
— Пусть официанты ахнут!
— Мама! — протестую я точь-в-точь как Джейн Харрокс в рекламе «Теско».
— Им же все время достаются старики да семейные пары, — объясняет она. — Я просто подумала…
Когда родная мать начинает для тебя сводничать — это что-то.
Хотя это далеко не первый случай.
Всего два года назад — вскоре после смертибабушки Кармелы — мама заявила, что моя личная жизнь находится в критическом состоянии. Я погрузилась тогда в серьезную депрессию по поводу того, что у меня никого нет (забавно, что с возрастом меня это стало меньше волновать, ведь по идее должно быть наоборот), и даже моей преисполненной оптимизма маме пришлось признать, что добрые мужи Кардиффа глухи к моему очарованию. Тогда она решила отвезти меня в Италию и подобрать мне какого-нибудь итальянского графа. Согласно ее тогдашней теории только настоящий итальянец сможет оценить мое наследие и выпустить на волю дремлющую во мне латинскую страстность. Бабушка Кармела к этой идее относилась с презрением и говорила, что итальянцы эту проблему не решат, ибо начисто лишены верности. И вообще, если бы она могла как-то на это повлиять, ни один ее потомок никогда и взгляда бы не бросил в сторону Италии. Tак что даже теперь, когда ее не стало, мы с мамой отправились в это путешествие с некоторым оттенком вины — мама впервые ехала в Италию с тех пор, как в детстве покинула Капри. Я все откладывала, но как-то в пятницу я провела особенно ужасный вечер в одном кафе, и ей удалось меня поколебать. Мне пришлось признать, что в ее рассуждениях есть некая логика. Будем откровенны: если ты не в состоянии подцепить парня в Италии, то проверь свое свидетельство о рождении — может, ты и не девочка вовсе.
Мы провели неделю на озере Гарда (графов — ноль), и в последний день нас вместе с еще двумя десятками туристов со всего света повезли на экскурсию в Верону. Ближе к вечеру гид провел нас по Виа Капелло под арку, расписанную любовными граффити всех цветов радуги.
— Помните историю знаменитых Капулетти и Монтекки? — спросил он, останавливаясь в тенистом, мощенном булыжником дворике. — Это — балкон Джульетты!
Он улыбнулся нашим восхищенным возгласам, подошел к бронзовой статуе в человеческий рост и объявил:
— Легенда гласит, что один из тысячи прикоснувшихся к этой статуе посетителей встречает новую любовь!
Все наперебой начали вздыхать по поводу того, как это романтично, а я почувствовала, что меня подталкивают вперед. Не какая-нибудь высшая сила, а моя собственная мать.
— Давай, потрогай ее! — настаивала мама, а я пыталась обрести утраченное равновесие.
Все уставились на меня. Гид жестом пригласил меня подойти поближе и обратил внимание группы на то, как блестели груди Джульетты, отполированные бесчисленными прикосновениями мужских рук, а измученные одиночеством женщины и девушки старались проявлять больше такта и обычно теребили ее за подол платья. Меня передернуло, когда мама сказала:
— Она до ужаса хочет кого-нибудь себе найти!
Я робко погладила юбку Джульетты. Старая бронз а была прохладной и шелковистой на ощупь. Я потрогала ее еще раз. Потом я испугалась, что этим отменила первое прикосновение, и потрогала ее в третий раз, чем очень повеселила группу: — И сколько же, скажите на милость, новых возлюбленных ей надо? — посмеивались туристы.
Новую любовь я встретила. Но теперь я понимаю, что надо было задуматься о том, кого именно изображает эта статуя. Конечно же, он разбил мне сердце, хотя, если сравнивать с Джульеттой — мне еще не сильно досталось.
